В воздухе вальяжно парит запах только что приготовленной еды. Я снимаю пальто, вешаю его на крючок для одежды, постаревший не меньше обитателей этого дома, и с коробкой под мышкой заваливаюсь в гостиную.
– Ооо, смотрите, кто пришёл! – сладко и по-матерински живо сказала та женщина, которую я считаю первой дамой моего сердца.
– Привет, мама.
Из кухни доносится чей-то звонкий и нежный голос:
– Кто там пришёл?
Я кладу подарок на край дивана и иду на встречу голосу. Из-за угла появляется моя бабушка, вытирающая о фартук руки. При взгляде на меня у неё на лице появляется то забавное смешение из эмоций, которое, пожалуй, нельзя ни описать, ни передать никак иначе, как просто “счастье”.
– Дёма!
– Привет, бабушка, – я развожу руки по сторонам и сжимаю её плечи в объятьях.
– С днём рождения! Желаю тебе здоровья, счастья, и всех тех благ, которые тебе, должно быть, пожелали в той неприличной мере, что они если не наскучили, то, по-хорошему, осточертели.
На моё лукавство и подтрунивание она отвечает стеснительной, но предельно искренней улыбкой.
– Спасибо мой родной! Такие приятные слова. Проходи за стол, там вон дед твой на диване сидит, поздоровайся, а я пока пойду курицу достану из духовки, – она целует меня в щёку и бодрой и весёлой походкой уходит в другой конец кухни.
Я возвращаюсь в гостиную и обнаруживаю, что, действительно, дедушка сидит на диване, в дальнем конце комнаты, и внимательно смотрит куда-то в окно.
– Дедушка!
Услышав какой-то новый звук, он то ли от испуга, то ли просто от удивления, начинает шустро искать если не глазами, то каким-то старческим радаром источник внезапного шума. Когда он увидел меня, ему понадобилось ещё пару секунд вглядываться в моё лицо, чтобы распознать нарушителя покоя.
– Дима? Ооо, какие люди! – потерянность резко сменяется радостью, и он медленно пробирается через узкий промежуток между столом и диваном, чтобы пожать мне руку.
– Привет, дедушка, – сказав это, я протягиваю ему свою ладонь.
Когда моя, молодая и нежная кожа, соприкоснулась с его, похожей скорее на старое собачье полотенце, нежели на руку человека, я подумал: “Какой ужас!”. А в душе мне было так приятно и хорошо, что мысль эта быстра сменилась отчего-то по-человечески простой и безмятежной радостью.
– А ты возмужал, красавцем стал! Плечи – широкие. Нос – гордый. А вот с остальным… моя метла и то полнее тебя!
– Что поделать? Такой вот я худощавый! Всегда таким был, таким и останусь. Зачем менять что-либо?
– Ну, может, оно и правильно, – сказав это, он на мгновение замолчал, призадумался; кажется, он углубился в мысли, чтобы спросить себя – он соврал или нет?
– Так как ты тут? Выглядишь хорошо, – прервал я его раздумья.
– А, да нормально, что уж. Не жалуюсь. В огороде копаюсь, мышцы вон какие нарастил, смотри, – он сжимает руку, как ребёнок, любующийся своими “мускулами” перед зеркалом, а я же вижу кости, с которых поникши свисает полая кожа…
На мгновенье мне становится страшно. В глазах мокреет. А затем я перевожу взгляд на улыбчивое лицо дедушки и сам натягиваю улыбку. Но, буду честен, образ его рук не отпускал меня довольно долго, как один из тех шрамов, которые мы храним на теле всю жизнь, однако замечаем лишь изредка, в некоторые моменты спокойствия. Тем не менее, несмотря на свою незначительность, они словно въедаются в наши мысли: не получается думать ни о чём другом. В голове только следы давних порезов, ссадин, укусов… И это продолжается до тех пор, пока их место не занимает что-то более значимое или, напротив, местечковое, однако точно далёкое от нашей сути.
Усевшись в кресло, я, по разумению души, пустился в бесконтрольные разговоры о жизни. Меня спрашивали так часто и о стольких вещах, что за всем тем вниманием, которое мне уделили, я чуть не забыл, что вообще-то мы собрались здесь не ради меня.
– Бабушка, видишь вон ту коробку, – движением глаз я указываю на мой подарок, – это тебе. Ещё раз с днём рождения.
– Ой, спасибо, сыночек… – она смущенно вздыхает, извиняется, как будто есть за что, и говорит “внучок, конечно же”.
– Я в подарках не разбираюсь, так что… не сердись.
– Да как же можно?! Не волнуйся, чтобы ты не подарил, – она наклоняется целует меня в щёку, – я всё равно буду очень рада.
Через некоторое время с улицы вернулся отец. Такой же добродушный, как и всегда. Никак не перестану удивляться тому, как ловко он скрывает все свои трудности от других членов семьи. Ни алкоголем, ни задушевной беседой из него не выудить того, что на самом деле у него на уме. Кажется, будто с возрастом он научился менять лица.