Она сама загубила две жизни – его и свою, так как перспектива пустого и бессмысленного существования без Сейи, во всепоглощающем одиночестве и сжирающей изнутри боли, виделась ей бесконечным девятым кругом ада, еще более страшным, чем то, что она испытывала в тот момент. Ей казалось, что она уже упала в пропасть, с силой ударившись о выступ, и теперь, поломанная, разбитая, медленно скатывалась к краю лишь для того, чтобы полететь дальше в темную глубину, крича от боли, страха и бессилия.
Представив себя на месте Сейи, она внезапно почувствовала острое желание умереть – такой эффект возымело ее воображение.
Усаги честно и открыто признавалась самой себе, что если бы ей пришлось истекать кровью, пока ее соулмэйт гнал ее прочь, предлагая лишь дружбу, она бы не дала ему ни минуты покоя. Она бы ночевала у него на крыльце, она ходила бы за ним, цеплялась бы за него, как утопающий за соломинку, слезами, криками, уговорами, истериками добилась бы желаемого, получила бы спасение, практически или даже совершенно невзирая на его чувства к другой женщине. А Сейя…
Усаги с силой впилась зубами в тыльную сторону ладони, чтобы сдержать крик – если до этого чувство вины было похоже на раскаленный нож в ее груди, то теперь он множился, превращаясь в десяток, сотню, тысячу подобных ножей, превращая ее душу в рваную ткань.
Сейя проявил уважение к ее чувствам – пусть и мнимым – к Мамору, он попросил о помощи, когда его трясло от страха и боли, но не давил на нее, он смирился с неизбежным, когда произошел их последний разговор…
Вспомнив темное отчаяние в его глазах, его резкий рывок к ней с мольбой остаться, она все же закричала, пытаясь выплеснуть из себя эту боль, но та тягучей смолой затягивала ее, запечатывая страдания внутри.
Если бы только она послушала, поняла, поверила, он… Он был бы жив, дарил бы ей объятия, смех, любовь, тепло – все, что хранилось в глубинах его души, все то, чем он был счастлив делиться с самого начала.
Снова и снова ставя себя на его место, Усаги понимала, что в последние дни жизни Сейя чувствовал себя как человек, погибающий без воды в жаркой пустыне, перед которым внезапно открылся оазис, дав ему надежду на спасение – однако едва он коснулся губами чистой, прохладной воды, она испарилась, сделав его смерть лишь мучительнее и страшнее.
С трудом она встала, захлебываясь слезами и стараясь не смотреть на тело любимого – ее пожирали дикий стыд и кошмарное чувство вины перед ним; его предсмертные слова гудели у нее в голове.
Он сказал, что умирал счастливым, что любил ее… А просьба простить его и вовсе жалила ее мозг раскаленным острием, дробя реальность на осколки.
Шатаясь, она подошла к столу, чтобы выпить немного воды, и вдруг обратила внимание на лист бумаги с запиской.
Взяв ее трясущейся рукой, Усаги пробежала глазами по строчкам и бессильно опустилась на стул, снова начав рыдать во весь голос.
Понимая, что ему предстоит одинокая смерть в отеле и что его тело в любом случае найдут, своим уже неровным перед приближающейся кончиной почерком Сейя оставил послание, в котором просил никого не винить в своей смерти и обращаться с трупом в соответствии с законодательством, будь то захоронение или кремация.
Вновь поставив себя на его место, Усаги закусила губу, ощущая во рту вкус соленой крови: просто представив, каково это – знать, что придется умереть непонятым и в полном одиночестве, она искренне захотела покончить жизнь самоубийством.
Для нее время тянулось бесконечно долго, фактически же прошло уже больше часа; тело Сейи медленно остывало, пока девушка сидела на полу возле его кровати, обхватив колени руками и слегка покачиваясь в попытках успокоиться.
Чтобы немного отвлечься от ужасной боли и страшной горечи потери, она закрыла глаза, представляя себе их совместную жизнь с Сейей.
Вспомнив, как восхитительно он выглядел в тренче, когда пригласил ее на свидание, она позволила разыграться своей фантазии, думая об их возможной свадьбе, каким счастливым и красивым бы был Сейя, улыбаясь, радуясь и целуя ее – сердце болезненно сжалось от этих мыслей; когда же она представила его в роли своего супруга и отца ее детей, боль лишь усилилась, не давая ей ни секунды успокоения.
Усаги проклинала себя за свое неверие, ненавидела себя за то, что была так слепа, чувствовала себя убийцей; слова Сейи о том, что принцесса Серенити была известна за свою доброту и понимание, заставляли ее презирать себя – ведь к нему она так долго практически не проявляла ни того, ни другого.
Она сидела полностью потерянная, не зная, что делать дальше, пока боль в руке не отвлекла ее.
Усаги посмотрела на надпись воспаленными и красными от слез глазами – та была все такой же черной, как и раньше, и никак не изменилась, однако сомнений быть не могло, что боль вызывала именно она – руку жгло и тянуло, причем с такой силой, что Усаги заплакала непроизвольно.
Ей уже не нужны были объяснения, почему так происходит – она и сама догадалась сразу: смерть отвергнутого соулмэйта не могла пройти без последствий. Видимо, чтобы сломать девушку окончательно, к страшным по своей тяжести душевным мукам прибавились еще и физические, хотя Усаги и понимала, что заслуживала подобного наказания.
Отчаяние и страх погребли ее под собой тогда, когда она поняла, что эта боль будет преследовать ее безостановочно долгие годы, всю жизнь…
Посмотрев на Сейю и коснувшись его лица, она прошептала:
- Прости меня за все еще раз, Сейя, но я не такая сильная, как ты… Я не смогу жить с этой болью, не смогу переносить чувство вины, я… Просто… Не смогу… Жить без тебя…
Отправив все понимающей Ами последнее сообщение, она снова извлекла Серебряный кристалл и, тяжело выдохнув, окинула взглядом его мягко блистающие грани. Она понимала, что оставляет все незаконченным, понимала, что бросает все на произвол судьбы, но ей уже было все равно – после смерти Сейи мир погас и перестал существовать.
- Серебряный кристалл, - произнесла она, стараясь не плакать. – Прошу тебя, дай нам возможность возродиться в следующей жизни, снова узнав друг друга, стать парой и жить счастливо… Наверняка в следующей жизни я буду немного глупой и наивной, но… Но… Я уже точно не повторю столь ужасных ошибок…
Вспышка яркого света озарила комнату, а потом растаяла, как утренняя звезда в небе – и Усаги легла рядом с Сейей, прижавшись к нему и обняв.
- Я клянусь тебе, Сейя… - она говорила тихо, прикрыв глаза. – Я ни за что не оставлю тебя одного, ни за что не совершу такой глупости, неважно, будут ли у нас надписи или нет, я обещаю… Только прости меня…
Темнота постепенно накрывала ее, и, в последний раз приоткрыв глаза, девушка увидела, как ее собственное тело и тело ее соулмэйта понемногу растворяются в воздухе, и, слегка улыбнувшись, плотнее прижалась к брюнету.
- Я люблю тебя, - нежно-нежно прошептала она, положив руку на его грудь и закрыв глаза.
Мысли постепенно растворялись, подобно телу, и хотя вокруг становилось все темнее, Усаги казалось, что впереди она видела лишь свет – свет любви и надежды, надежды на счастье с любимым человеком.
Сумерки накрывали летний Токио теплой волной, неся с собой дождь; вода обрушилась на город, словно смывая все краски и чувства, оставляя за собой лишь серые пятна неба и улиц, которые сливались в одну бесконечную серую ленту домов, людей и дорог.