Эмори проговорил:
– Можешь больше не волноваться, близнец.
Я приподняла брови:
– Разве это не касается вас обоих? Я хочу сказать, что готова расторгнуть траст. Я уже сказала это сегодня мистеру Эмерсону.
Ответа не последовало.
Моя сверхчувствительная антенна поймала какой-то мощный и требовательный сигнал, который не передать словами.
Глаза Джеймса были по-прежнему прикованы к брату. Эмори кивнул, потом улыбнулся мне:
– Ты должна простить нас, что мы вроде бы так стремились выжить тебя, но ты знаешь ситуацию. Конечно, это чудесное известие о трасте. Ну а раз все так хорошо для всех устроилось, мы можем тебя поздравить. И жениха, конечно, тоже.
Простые, обычные слова, даже добрые. Но я уловила в них нагловатую расчетливость, и мне было нечего ответить.
Джеймс избавил меня от такой необходимости. Он с прежней тревожной настойчивостью вел какую-то свою линию:
– Значит, ты продашь и полосу у коттеджа?
– Ну да, – медленно проговорила я. – Я еще не думала об этом, но почему бы и нет? Я не хочу, чтобы это стало какой-то помехой. Мы сюда не вернемся.
С лица Джеймса сошло напряжение, оно порозовело. Похоже, мне следует по-новому взглянуть на своего троюродного брата. Он не только страстно стремился обладать собственностью, но и жаждал моего отъезда. Эмори застолбил мои слова как обещание:
– Какая прекрасная новость! Это действительно отсрочка приговора, близнец.
– Отсрочка приговора? – переспросила я.
Эмори отошел и сел на край стола. Он словно тоже испытал облегчение и совершенно расслабился.
– Наверное, следует рассказать тебе, дорогая сестрица, что нас совсем приперло продать поместье, и как можно скорее. У нас есть заинтересованный перекупщик, но нам нужно все имение в собственность, с проездом к Пенни-Флэтсу. И время не ждет. Уважаемому отцу нашей дорогой мачехи самому вдруг понадобились деньги, и он потребовал часть капитала, вложенного в бристольское дело, вернуть в Испанию. Это как-то связано с брачными контрактами его двух младших дочерей – они по-прежнему называют это приданым. Чудачество, правда?
– Понятно. А средства связаны, да?
– Если хочешь, можешь считать и так. – Эмори показалось это забавным. – Так получилось, что они вложены еще кое-куда. Пока мы выплачивали долг в рассрочку, но теперь он требует весь капитал... А боюсь, его уже нет. Теперь ситуация прояснилась.
– Иными словами, вы его украли, – сказала я.
– Ты всегда выбираешь неудачные слова.
Снова возникла пауза. Потом я встала.
– Ну, похоже, нам больше нечего сказать друг другу. Мы с мужем, – эти слова были вроде щита, – при первой же возможности встретимся с мистером Эмерсоном и дадим свое согласие на расторжение траста, а также на передачу вам полоски у коттеджа. – Я набрала в грудь воздуха, стараясь сдержать голос, но все равно получилось пронзительно. – Надеюсь, он сможет получить от вас ее стоимость, и в наличных, потому что нам с Робом тоже скоро понадобятся деньги. Но пока коттедж наш, и я хочу получить обратно ключ. Пожалуйста. И мне бы хотелось, чтобы вы ушли.
Эмори без слов достал из кармана ключ и бросил его на стол. Ключ упал с легким звоном. Эмори слез со стола и выпрямился, он по-прежнему улыбался. Джеймс снова прочистил горло, но ничего не сказал. Мы простояли так несколько секунд, но они тянулись, как год. Трое чужих друг другу людей расставались в холодной комнате.
Я как-то странно оцепенела, наверное, от потрясения, хотя после Бад-Тёльца должна была понимать, что Роб был совершенно прав насчет моих братьев: это не просто своевольные и безжалостные люди – это преступники. И нет нужды ждать ответа Вальтера Готхарда насчет фотографии. Я точно знала, словно отец сам сказал мне: это Эмори был на Ваккерсбергской дороге, и это он (под именем Джеймса) уехал прямо оттуда в Херес, пока Джеймс подменял его дома. Как и раньше, я подавила свои мысли, чтобы Роб случайно не уловил их эхо. Все, чего я теперь хотела, – избавиться от близнецов и их делишек, избавиться навсегда. Я питала надежду, что, когда мистер Эмерсон все уладит, я больше никогда не увижу своих троюродных братьев.
И звон брошенного на стол ключа был тихим похоронным звоном по прошлому. И по имению. Эшли уходило от меня, а вместе с ним очень многое.
Я выкинула это из головы и, резко повернувшись, подошла к двери и распахнула ее. Штормовой ветер выл сильнее, чем раньше.
Буки за фруктовым садом шумели и раскачивались на фоне несущихся по небу туч, которые громоздились и сталкивались, разрываясь и обрушиваясь водяной пылью, вспыхивая молниями в лунной необъятности наверху. Сад со светлыми облаками цветения то появлялся из темноты, то скрывался снова, оторванные цветы снегом летели по ветру. Дождь прекратился.
Дорожка, освещенная летящим лунным светом, к моему облегчению, оказалась пустой, а за шумящими ветвями в поместье горел свет.
Но я заметила кое-что еще. Лужайку перед коттеджем до самой сирени заливала вода. Уровень в озере, должно быть, поднялся на полметра. И пока я смотрела, порыв ветра плеснул воду к самому крыльцу.
– Все в порядке, – сказал за спиной Эмори. – Это мы и назвали «отсрочкой приговора». Сейчас пойдем и закроем верхний шлюз. А значит, дорогая сестрица, можешь спокойно ложиться на свое брачное ложе.
– Закроете верхний шлюз? – Я повернулась к нему, ощутив, что бледнею, как полотно. – Что ты хочешь этим сказать?
Он взял меня за плечи.
Дверь позади меня, подхваченная порывом ветра, снова захлопнулась. Эмори легонько потряс меня:
– Я же сказал: отсрочка приговора. Будем с тобой предельно откровенны, дорогая. Мы пришли сюда не просто за книгами. Ты ведь все равно собиралась отдать их нам, правда? Мы пришли... ну, так сказать, ускорить твое решение о продаже полоски земли у коттеджа.
На этот раз я поняла правильно. И сразу вся картина предстала передо мной.
– Вы хотели снова все затопить? Вы нарочно открыли верхний шлюз в такую ночь?
– Мы не могли выбирать ночь. Надо было пользоваться случаем, пока нет тебя и Андерхиллов. С погодой повезло. Это немного облегчило задачу Джеймсу – он был у шлюза. Я занимался другим.
– Можешь не говорить чем. Обеспечивал ему алиби. Теперь была твоя очередь, да?
Серые глаза сузились:
– Что ты имеешь в виду?
Я собрала свои разлетающиеся мысли. Я имела в виду алиби в Бад-Тёльце, но сообразила: лучше не испытывать судьбу под взглядом Эшли. И хрипло сказала:
– Я подумала о Кэти.
– Ах, это. Да, работа оказалась бесполезной, но мне не впервой списывать убытки. Я не держу на тебя зла, Бриони, милая, за то, что все так обернулось.
Короткий смешок – и роман с Кэти забыт.
– Ну, теперь ты все знаешь. Мы рассчитывали, что ближайшее же наводнение затопит коттедж и ускорит твое решение. Свинство с нашей стороны, да? Но что делать? Последние несколько месяцев, если не дольше, всем явно управлял дьявол... Поверь мне, – совершенно искренне и обаятельно сказал Эмори, – нам было бы очень жаль коттеджа, тем более он так тебе дорог, но тебе нужно проявить больше здравого смысла. С сентиментальностью надо расставаться, когда речь идет о золотой жиле.
Это было эхом слов Джеймса, когда он с неподдельной горечью говорил о поместье и общем упадке. А где-то в отдалении раздавались удары молота.
– Но нам повезло, – сказал Эмори. – И тебе тоже. То, что ты оказалась здесь, могло испортить все дело; к тому же Роб Гренджер, завершив свой семичасовой обход, обычно идет домой или в «Бык», а теперь с минуты на минуту будет здесь и непременно заметит повышение уровня воды. Скажи ему, чтобы не беспокоился: мы сейчас же пойдем к верхнему шлюзу.
– Но... – начала я и тут же прикусила язык.
Я не собиралась говорить, что Роб совершает свой обход и определенно, как бы темно ни было, заметил, что вода прибывает. Я знала, что он тут же пойдет к шлюзу. И лучше ему не сталкиваться ночью с братьями, пришедшими туда по тому же делу. Если мне удастся сейчас их выпроводить, то нужно предупредить его моим особым способом.