– Не удивлюсь, если да. Возможно, когда Уильям Эшли расчистил землю под павильон, то нашел это, и...
– «Это кошка, кошка на полу», – чуть слышно процитировал Роб. Я резко села, чувствуя, как расширяются мои глаза, ослепленные нестерпимым отраженным светом, когда последняя часть тайны встала на свое место.
– Конечно! Конечно! – Я взглянула на стену над изголовьем кровати, где на штукатурке стояла на задних лапах кошка. – Это же она, правда? На старом гербе был леопард, но со временем все забыли почему.
– Потом бедный влюбленный Уильям позаимствовал у Джулии кошку и ее девиз, а потом, когда нашел это, устроил вокруг лабиринт, как геральдический щит. Но как же мой отец разузнал об этом?
– Ты говорила, что он изучал книги. А ведь все это было в книгах, так? Я думаю, – утешил меня Роб, – если бы ты подольше посидела над ними, то и ты бы это выяснила. «Что за дворец здесь был?» Помнишь?
– Конечно, – снова сказала я с глубоким вздохом. Роб был прав: все было тщательно зашифровано в стихах – для тех, кто знал. Пятнистая горная кошка, солнечный леопард, даже стекло, отражающее какой-то другой потоп:
Я снова легла, глядя на отмытую мозаику.
– Ни Бахуса, ни менее важных богов, они скрыты, открылась только кошка. Ничего удивительного, что археологи так и не нашли поселение. На что спорим, Роб, что, расчистив лабиринт, мы найдем и всю виллу?
– Можно сказать, прошлой ночью я уже положил начало. Правда, я особенно не думал об этом, а стремился лишь пробраться к тебе. Но очень сомневаюсь, что лабиринт можно восстановить, даже если бы ты того пожелала. Наверное, ты не можешь оценить эту вещь? – тихо добавил он.
– Не могу.
Я знала, о чем он думает: что эта находка может спасти от бульдозера ту часть Эшли, которую я так любила, и наверняка кто-нибудь сочтет стоящим делом расчистить сады и показать эту великолепную находку людям. Ведь есть всякие общества и фонды, есть щедрые любители старины, кто мог бы объединиться с Археологическим обществом, чтобы восстановить поселение и сохранить то, что будет здесь найдено. Что бы ни сулило нам будущее, строители не коснутся этой части Эшли.
Я снова склонилась над люком. Леопард выпустил когти, его глаза сверкали. Определенно прошлой ночью я была слишком близко к нему в его тайном логове. Легко представить, что царапины у меня на теле не просто от обломков, но и от этих жутких когтей. «Тронь меня, кто посмеет». Да, кошка была здесь до прихода Эшли и пережила их.
Роб встал и взял меня на руки вместе с одеялом.
– Боюсь, пора выбираться отсюда. И тебе пора одеться. Ты замерзла. Вот твоя одежда, уже высохла.
Я повиновалась, а он взял крышку люка и стал осторожно устанавливать на место.
– Ну и что будем с этим делать? Молчать как Уильям?
Я рассмеялась, подпоясывая халат. Да, ни ему, ни роскошной ночной рубашке из Фуншала уже никогда не бывать прежними.
– Старый скряга! Он ведь ни единой душе не рассказал, даже Нику! Припрятал все для себя и написал эти стишки. Неудивительно, что его хватил сердечный приступ, когда Ник стал использовать павильон как любовное гнездышко.
– И тогда Ник получил проклятие за зеркало. Ну ладно... – Крышка плотно закрылась. Роб выпрямился. – Ну вот. А теперь начинается день. И день наверняка будет хороший – по крайней мере, мы встретим его вместе, и с тайнами почти кончено.
– Почти?
– Я хочу сказать, мы выяснили почти все, что твой отец хотел сказать тебе. Все, кроме последнего кусочка.
– Его разгадку я тоже знаю, – сказала я.
– Ну и?.. – спросил Роб, но я покачала головой:
– Не сейчас. Я все расскажу тебе позже... После завтрака.
– Завтрак! – Он сладко потянулся, одарив меня своей широкой улыбкой. – Черт возьми, ты совершенно права: завтрак прежде всего! Твоя кухня затоплена, но у меня можно найти бекон и яйца. Пошли?
Мы вышли на ступени павильона. Вода уже ушла далеко: поодаль на просеке глубина была не более семи-восьми дюймов. В неподвижном утреннем воздухе вода была тихой, как стекло, а под ней, как в хрустале, выпрямились цветы и травы, словно паря в воздухе. Под зеркальной поверхностью дерн казался зеленым и упругим, а над ним, широко раскрывшись солнцу, плавали лютики, и каждый цветок держался на воде, но и внутри их была чистая вода. На мели вверх смотрели анютины глазки, как подводные существа, наблюдающие за поверхностью. Даже бледная вероника сохранила свое достоинство, ни один лепесток ее не был смят. Луговые лилии замерли, словно созданные из воска и слоновой кости. Маленький голавль из рва, заблудившись, метался среди маргариток, трепеща красными плавниками.