— Нет. Видела один раз Бориса, он подвозил Ивана к моему дому. Я тогда еще беременной была. Гуляла во дворе. Но Борис из машины так и не вышел. А с ним вы разговаривали?
— Борис исчез. Мы знаем, что он тоже ранен, но тело до сих пор не найдено. Жив он или нет — одному Богу известно.
Женщины замолчали. Настя вновь потянулась за сигаретой.
6
Не одному Богу было известно о судьбе Бориса Зверева. Раны на нем затягивались, как на кошке, но он все еще пребывал в коме. Сознание к нему не возвращалось. Оставлять без присмотра такого больного нельзя.
Соня приехала на дежурство вовремя. Состояние взволнованное, и это было заметно. Минуя свой кабинет, она прошла напрямую к заведующему отделением.
Тобилевич сидел за своим столом и делал записи в медкартах пациентов.
— Что с твоим лицом, Соня?
— Не знаю. За мной следят. Ночью кто-то шастал по дачному участку, сегодня я видела за собой «хвост». Та же вишневая «девятка», только водитель другой. Сделала вид, будто ее не замечаю. Что будет дальше?
— Взялись за нас серьезно. Я проверил эту машину, Девятка принадлежит некоему Федору Крылову. Но он уехал в конце мая в геологоразведочную экспедицию и вернется осенью. Кто пользуется его машиной, мы вряд ли узнаем. За больницей тоже наблюдают. У северных ворот все время стоит «Газель» с затемненными окнами. Третий день стоит. И ночью тоже. В ней постоянно находятся люди. Рассмотреть их невозможно, и они меняются. Долго это продолжаться не будет. Они готовят какую-то акцию.
— И ты так спокойно говоришь об этом? Что же нам делать?
— Идея есть. Чужая машина, и кто-то на ней катается. Поди узнай — кто, если ты не гаишник. Вот и я подумал о том же.
— О чем, Тема? Не тяни кота за хвост.
— Мать моего приятеля угодила в больницу с инфарктом. Я помог ее устроить к Осипову в клинику Бурденко. Матери нет, дача освободилась. Я договорился с приятелем. Он не возражает сделать из дачи временный полевой госпиталь. Машина реанимации внизу. С шофером я договорился. Где твоя машина?
— Под окнами, на стоянке.
— Пусть там и стоит какое-то время. С территории больницы ее не угонят. Садись и пиши на мое имя заявление на отпуск. Потом мы погрузим нашего подопечного и все необходимое в реамобиль, и поедешь на ту самую дачу. Там все уже готово. Это все, что можно сейчас сделать. Здесь оставаться уже нельзя. Совсем горячо стало.
— Ты прав, жарко. Вряд ли мы найдем более приемлемый вариант. А если они сядут мне на хвост?
— Выезжающий за ворота реамобиль вряд ли привлечет их внимание. Тем более, что наши машины стоят под окнами. А на крайний случай врубите сирену. Красный свет и дорожные правила вам не указ.
— И шофер пойдет на это?
— Он за рулем сидит благодаря мне. Ногу ему восстановил в свое время, из груды переломанных костей. Парень надежный и с носилками тебе в доме поможет.
— Ладно, Артем Дмитрич, рискнем!
— Вижу огонек в глазах, и бледность куда-то делась. Щечки горят. Не перестаю тобой восхищаться, Софья Романовна!
7
Катя то плакала, то ругалась, причем отборным матом вперемежку с каким-то непонятным жаргоном. Может, связанным с цирком, а может, со спортом, но ничего похожего Журавлев никогда раньше не слышал. Паника, злость и безысходность.
Ну что он мог ей сказать? Утешить нечем. Тут даже не слова нужны, а объяснения.
Приехал Вадим на дачу по срочному вызову клиентки. Услышал в ее голосе страх и примчался. Страх вскоре сменился агрессией. Ее можно понять.
Катя не приезжала на дачу в последнее время ни разу. Дней пять не была. А тут такое творится! Все двери нараспашку, подвал в том числе. Вещи выброшены из шкафов, ящики выдернуты, даже полы в некоторых местах вскрыты. Дрова из сарая выброшены. Обход занял полчаса, и за это время Журавлев узнал очень много новых и интересных слов, так как хозяйка шла за ним по пятам и ни на секунду не закрывала рот.
Обход завершился, Журавлев взял девушку за плечи и усадил на ступени веранды. Катя как-то сразу обмякла и замолкла.
Выждав паузу, Журавлев заговорил:
— Ничего удивительного не произошло, Катя. Наводчики или сообщники ваших мужей поторопились от них избавиться и остались у разбитого корыта. Теперь вот локти кусают.
— Извини, ничего не поняла.
— Есть такое предположение, что Иван, Борис и Олег совершили ограбление в ночь на пятое июня. В ту ночь по Москве и Подмосковью зафиксировано больше десятка ограблений, но к нашему случаю они не подходят. Тот, кого ваши мужья обчистили, вряд ли писал заявление в милицию. В остальных случаях куш награбленного не составлял суммы свыше пятидесяти тысяч долларов на подарки женщинам. Не последние же они истратили, если хотели новую красивую жизнь построить. Я также думаю, что они не успели встретиться с наводчиком и отдать его долю. Но тот знал, где будет спрятано награбленное, и отдал приказ убрать исполнителей. Зачем делиться? Лучше все забрать себе. Наемные киллеры выполнили приказ. Они здесь ничего не искали. Их дело стрелять. За это им платят. И вот наводчик идет на секретный объект и ничего там не находит. Ребята спрятали награбленное в другом месте. И тут возникает паника. А где искать? Скорее всего на вашей даче. У ребят не было времени спрятать добро в каком-то другом тайнике. Так думал наводчик. Вот он и приехал сюда искать добычу. Вспомним, в котором часу на дачу приехали ваши мужья? Около трех часов дня. Через сорок минут их расстреляли. Вот почему тот, кто приехал сюда искать добычу, не стал вспарывать матрацы, обивку кресел и копать ямы в саду. Он понимал, как мало времени у ребят было, чтобы спрятать ценности. У вас наверняка доска отходила в спальне?
— Да. Все время трещала, мать ее…
— Понятно. Потому ее и вскрыли.
— А может, они и впрямь что-то здесь спрятали? И этот подонок нашел?
— Не думаю. Скорее всего ребята имели запасной тайник и воспользовались им. Не доверяли наводчику. Вполне резонно. И оказались правы.
Катя встала, ушла в дом и вернулась с бутылкой вина и стаканами. Они молча выпили и закурили.
— Бардак на даче — это семечки, — кусая ногти, заговорила Катя. — Вы скорее всего правы. Ограбление было задумано давно. И конечно же местечко под хранение награбленного они подыскали достойное. Искать бесполезно. Наших ребят на мякине не проведешь. Они работали как саперы — без права на ошибку. Может, и не ошиблись, а расстались с жизнью по глупости. Не думали, что с гадом свяжутся. Но мы этого выродка все равно вычислим. Су…
Катя не договорила и, налив себе еще стакан, выпила вино залпом.
Как-то незаметно они перешли на «ты».
— Ты меня извини, Вадим, за распущенность. Но иногда помогает. Отхаркаешься, и в горле не першит. А теперь о моих догадках поговорим. Наши мальчики, конечно, не хотели умирать. Но так получилось, что они нас не только не обогатили, а вовсе по миру пустили. И мне, и Тане, и Олесе пришли уведомления из банка «Кредит». Требуют деньги, да еще с процентами. Можем не отдавать, но жить будем на улице. Наши дуралеи взяли кредиты под залог квартир. Каждый по пятьдесят тысяч долларов. Залог — квартира, которая стоит вдвое дороже. Отдавать деньги с десятью процентами надо двадцать восьмого числа. Иначе конфискуют. Через суд, конечно, добровольно мы в бомжи не пойдем. Будем драться до последнего.
— Это была их собственность?
— Да. У Танюшки нет ничего. У Олеси только домик в Крыму, а у меня — дача. Мы жили у мужей. Они получили квартиры от Министерства обороны. Потом их приватизировали. Но мы появились значительно позже. Как-то не до того было. В долю собственников войти не успели. А они заложили свое жилье и погибли. Но сейчас я не об этом хотела сказать. Зачем им понадобилось столько денег? Нам они ничего не сказали о кредитах. Идиотами их не назовешь. На казино они деньги не потратят. В азартные игры никто из них никогда не верил. Даже на бегах они гроши проигрывали и никогда не делали больших ставок. Деньги им нужны были для дела. И они должны были знать, что за вложенный рубль получат не меньше десяти.