Итак, на дворе стояла тихая лунная ночь. Неподалеку от знаменитой городской бани остановились две машины. Неприметный «жигуленок» и «Газель», похожая на маршрутное такси. Погасили фары. Из «Газели» вышли четверо парней крепкого телосложения в униформе, с автоматами. Бесшумно они перебежали от шоссе через пролесок к огромному, рубленному из бревен двухэтажному дому со светящимися окнами и просторной верандой, где стояли столики и стулья. Днем здесь работает шашлычная. Окна веранды закрыты ставнями. На двери надпись «Санитарный день».
Бойцы распределились по обе стороны от двери, и один из них нажал кнопку звонка.
В железной двери открылось окошко. Любопытная толстая физиономия с недоумением глянула на пришедшего.
— Ты чё, читать не умеешь?
— Умею. Открывай, придурок, у меня посылка из Москвы.
— Какая посылка?
— Не твоего ума дело, халдей. Живо открывай. Щелкнул засов, потом второй, и дверь приоткрылась.
Посетитель дернул дверь за ручку с такой силой, что «халдей» едва не вылетел на крыльцо. Цепочка оборвалась. Мужика успокоили несколькими ударами резиновой дубинкой по голове. Больше он не задавал глупых вопросов.
Налетчики развернули вязаные шапочки, и те превратились в черные маски с прорезями. Входили в баню они не спеша.
В зале, где стоял накрытый на восемь персон стол, находились двое. Один убирал со стола грязную посуду, другой потел в черном костюме и галстуке. И что это за мода такая — брать себе в охранники мордоворотов под сто двадцать килограммов весом? У него час уходит на то, чтобы голову повернуть. Так и получилось.
Мордоворот потерял сознание раньше, чем успел что-то осознать. А официанта обижать не стали. Увидев стволы, он сам поднял руки вверх и дал понять, что кричать не собирается.
Один из бойцов подошел к нему и тихо спросил:
— Где гости?
Тот кивнул на двухстворчатую дверь.
— Иди первый. Возражать официант не стал.
Дверь открылась. Большой предбанник. Слева — раскрытая дверь в раздевалку, без окон, но с зеркалами. На другой стороне — такая же раздевалка.
Официанта впихнули в одну из них и закрыли. Тут в каждой двери торчал ключ, но все они были раскрыты настежь.
Команда прошла через предбанник и очутилась в зале, где находился бассейн. Точнее, лягушатник. Круглая ванна в шесть-семь метров в диаметре и в метр глубиной. Две кабины — справа, две — слева. В дверях сауны тоже торчали ключи.
Шум, визг, всплески воды. Нет, не от испуга. Вошедших еще никто не заметил. Голые девочки и мальчики веселились.
Четверо вошедших распределились по полукругу бассейна так, чтобы иметь полный обзор и не мешать друг другу. Веселье вдруг оборвалось, будто кто-то нажал кнопку «стоп».
Повисла пауза. Одни в бассейне трезвели, другие — кто держал их на мушке — не мешали им трезветь.
— Девушки, во избежание неприятностей просим по одной выйти из воды и пройти в раздевалку. Мужчины останутся на месте.
— Что за дела, мужики? — подал голос крепкий парень с волосатой грудью. — Я что-то не понял.
— Поймешь, Гусаков. Отцепись от своей телки. Давно ли бабами стал прикрываться?
Тот отпустил девчонку. Женская половина не так была напугана, как мужская. Совсем еще дети. Лет по пятнадцать, им все в диковинку. Они с любопытством наблюдали за происходящим, но не реагировали, словно сидели в кинозале. Картинка и впрямь выглядела киношной.
По одной, гуськом, девочки поднялись по лесенке, и один из бойцов проводил их в раздевалку, где скучал официант. Там всех и заперли на ключ.
Теперь уже не имело смысла прятать свои лица. Бойцы скинули свои маски. Пожалуй, этот жест стал самым неприятным событием. Мужчины сгруппировались в центре бассейна. Если тебе показывают свое лицо, то уже не боятся, что ты его запомнишь, а потом найдешь и отомстишь за унижение.
У всех автоматчиков торчали переговорные устройства в ушах. Один тихо сказал:
— Все готово. Команда в сборе.
В ту же минуту двери «Жигулей» открылись, и из машины вышли еще двое мужчин. Один прихрамывал, опираясь на трость. Они медленно направились к дому.
— Кто вас послал, ребята? — продолжал суетиться волосатый. — Мы можем договориться. Я заплачу в два раза больше. Назовите цену.
— При твоем образе жизни, Гусаков, в парилку надо ходить с пулеметом. А ты оружие в раздевалке бросил.
— Знать бы где упасть…
— Знал. Сколько веревочке ни виться…
— Давайте по-хорошему, мужики. Я вас перекупаю.
— Денег не хватит.
— Назови цену.
— Твоя шкура.
Когда в зал вошли еще двое, Гусаков перестал торговаться, а трое его приятелей застонали, словно им рвали зубы.
— Да-да, господа бывшие офицеры. Вы не ошиблись. Это я, — почти ласково заговорил хромой. — Как вам не стыдно? Стрелять разучились. Пьете много, пули веером летят. А пуля — не пробка от шампанского. Она должна в цель ложиться.
— Не может такого быть! — воскликнул здоровяк со шрамом на щеке. — Я в тебя весь рожок выпустил.
— Поторопился, Пащенко. Бить из автомата с десяти метров — это лишь присказка. Врага добивать надо, а не с ног валить.
— Брось, Боря. Мы даже не знали, кого нам велено убрать. Гусаков нас в Москву послал. Велел ждать в машине на пятом километре Калужского шоссе. Потом позвонил, дал адрес и велел действовать. На все про все полчаса. Когда ж там думать-то? Приехали, пальнули и смылись. Только потом поняли, что своих положили.
Гусаков хрустнул зубами и ударил кулаком в челюсть своего холуя. Тот увернулся и ответил ему.
— Может, они сами друг друга порешат, как пауки в банке? — спросил Бориса Валерий Богданов, стоящий рядом.
— В лучшем случае покусают один другого. Удары не те, глаз не тот. Шпана, а не профессионалы. Скурвились.
Возня в бассейне кончилась, как только один из бойцов дал короткую очередь по потолку. Сверху посыпалась штукатурка.
— Ну, хватит полемик, пора к делу приступать, — жестким голосом заговорил Борис, и он гулко отдавался в закупоренной кастрюле с лужей посередине. — Объявляю приговор. Бывший лейтенант Пащенко, бывший лейтенант Колобков, бывший прапорщик Терентьев. Вы расстреляли на моем дачном участке самых достойных из нас — Олега Дубенского и Ивана Трушина. О себе я промолчу. За совершенные вами деяния вы приговариваетесь к расстрелу без суда и следствия по законам-военного времени.
После его слов раздались автоматные очереди. Трое из четверых расстались с жизнью. Вода в бассейне начала багроветь.
Гусаков смотрел на автоматчиков выпученными глазами, в которых кроме ужаса ничего не осталось.
— Что, приятель, напугался? — с усмешкой спросил Богданов.
— Я тут ни при чем. Я получил приказы из Москвы.
— От кого?
— От Илюши Проскурина.
— Проскурин — шестерка Максимова. Он решений не выносит. Осенью прошлого года ты со своей шпаной сжег самолет в моем клубе. Приказ тебе тоже Проскурин отдавал?
— Нет. Максимов. Он сказал, что ты не платишь денег в «общак» и тебя надо наказать.
— Наказал. Я выплатил хозяину самолета восемьдесят тысяч долларов и до сих пор еще не рассчитался. Но хозяин самолета меня попросил найти и наказать виновных. Тогда он готов мне вернуть четверть суммы.
— Спрашивай с Максимова. Я даже не знал…
— Не путайся, Гусаков. Только что ты сказал, кого наказывал. Следи за своими словами.
Тот не мог следить. Бассейн превратился в красную лужу и перестал быть прозрачным. Вокруг него плавали три трупа, и он вот-вот станет четвертым.
— Рассказывай по порядку, Гусаков, — стальным голосом потребовал Борис. — Какие ты получал приказы от Максимова и Проскурина за последние два месяца? Начнешь вилять — тут же получишь пулю в лоб.
— В начале мая, на ежегодной сходке в клубе ветеранов Проскурин дал мне поручение похитить парня. Сопляк, лет шестнадцати. Дал мне адрес. Поселок Озерцы. Фамилия Ливенталь. Парня мы нашли и увезли. Потом Илюшка велел его хлопнуть и отвезти к гробовщику.
— Подробней о гробовщике.