— Забудьте. Вы мне испортили настроение. Давайте сменим тему.
— С удовольствием. Я слышал ваши рассуждения о скульптуре. Хотите, покажу вам один шедевр?
— Вот это другое дело. Хочу.
Они поставили пустые бокалы на поднос и вышли из зала в коридор. Миновав лифт, возле которого стояли охранники, они подошли к кабинету Прозорова, и Шульга открыл дверь своей карточкой.
Свет в кабинете горел.
Рита узнала каждый предмет в мини-музее шефа компании. Но озиралась так, будто попала сюда впервые. Она пыталась понять, с какой целью ее привели сюда. На первый взгляд тут ничего не изменилось.
— Один этот небольшой зальчик стоит дороже нескольких залов Эрмитажа, — начал экскурсию Шульга. — Вот, к примеру, эта золотая статуэтка.
Он взял в руки увесистого голубя, осыпанного драгоценными камнями, сантиметров в тридцать высотой.
— Шедевр Средневековья. Говорят, будто этот золотой голубь — воплощение Святого Духа в золоте — был подарен рыцарями тамплиеров папе римскому. Но в конце девятнадцатого века исчез из Ватикана. В музей такую штучку не поставишь. Продать тоже очень трудно. Выгоднее вернуть ее Ватикану. Они обещали не задавать вопросов и выплатить премию в несколько миллионов евро. Мало, конечно. Крохоборы… Святой Дух бесценен!
Он продолжал говорить, а Рита вспомнила, как ее бывший муж, ныне покойный Паша, стаптывал кроссовки, рыская по библиотекам в поисках материалов по древним реликвиям. Но он никогда не говорил ей, что положил глаз на эту вещь. В России ее продать невозможно, вывезти тем более. Она видела висящие на стене полотна Гогена. Их еще не продали. Но Шульга будто их не замечал, а рассказывал о картине Кандинского и набросках Врубеля.
— Бог мой. И все это находится здесь без присмотра?
— Вор в окно не влетит, Рита. Он не святой дух. А вот в дверь войти можно. Только не теперь. Это смог сделать ваш бывший муж. Теперь и его нет.
— Как он мог это сделать?
— Вы же знаете об ограблении офиса?
— По-моему, вся Москва знает.
— Оно произошло не без его участия.
— Трудно себе представить.
— Ничего сложного. Он не один год здесь проработал, пока подобрал нужный ключик. Но просчитался. Его зафиксировала видеокамера внутреннего наблюдения. Награбленное вернули на следующий день, а парня пожалели. Ему даже пленку показали. Кажется, человек должен был усвоить урок. Нет. Он повторил свою вылазку. Только уже не сам.
— Почему вы так в этом уверены?
— Потому что на этот раз грабители не стали включать свет, а заклеили глазок видеокамеры пластилином. Мы не знаем, кто нас грабил.
— А он тут при чем?
— Очень просто. Когда дверь открывается, автоматически включается свет. Человек не может его выключить, не зная, как это сделать. Пока он дошел бы от двери до видеокамеры, то попал бы в кадр. На две-три секунды, не меньше. Но пленка никого не зафиксировала. Это говорит о том, что питание в здании было отключено. Только при автономном питании выключатель срабатывает как обычный тумблер. Хочу — включу, хочу — выключу. Без знания таких тонкостей сюда незачем совать нос.
Шульга подошел к стене, встал между окнами в проеме и указал на крошечную точку в стене, между шторами.
— Вот глазок камеры. До двери не менее семи-восьми шагов. Попробуйте остаться незамеченной. А в темноте вы не найдете глазок. Он не имеет выпуклостей.
— Это вы его убили?
— Нет. Думаю, что с ним не захотели делиться.
— Зачем вы все это рассказываете мне?
— Хочу предостеречь вас, Рита.
— От чего? Предостеречь надо Прозорова от беспечности.
— Бесполезно. Он неумолим. Грабители все погибли. В живых не осталось никого. Кроме вас. Только вам мог доверить свою тайну Павел Митрошкин. И только вас мог интересовать Поль Гоген.
Риту словно током ударило.
— Зачем же вы меня позвали сюда? Чтобы я ходила по этой комнате и постоянно спотыкалась о краденые шедевры?
— Прозоров извращенец, неужели вы этого не поняли? Ему доставляет наслаждение дразнить весь мир своим кабинетом. Его обкрадут, а он наймет вора своим сторожем. И вы здесь будете работать. Как только вы перейдете на его сторону и забудете о своих черных планах, вы станете ему неинтересны и он вас уволит.
— Хорошо. Пока мне нужна эта работа, я буду оставаться его врагом.
— Браво. Вы не представляете, какое он будет получать наслаждение каждое утро, подходя к своему кабинету. И его мечта сбудется, когда однажды, открывая с трепетом дверь, он увидит, что его кабинет пуст. Оргазм! Минутное удовольствие. Потому что все предрешено заранее. Грабитель известен, где лежит награбленное — известно, все возвращается на свои места, а остальные получают по заслугам. Каждому свое! Кажется, такой девиз висел на вратах ада?
— Вратах Бухенвальда. А на вратах ада висела другая табличка: «Забудь надежду, всяк сюда входящий!»
— По сути то же самое. Но мне приятно, что эти слова произнесли вы. Я уверен, что мы сработаемся. Прозоров любит достойных соперников. Боюсь, что я в вас уже влюблен. Видели бы вы себя в зеркало. Ваш взгляд прожигает меня насквозь.
— Не преувеличивайте. Для этого я должна вас ненавидеть. А я к вам равнодушна. Идемте пить шампанское.
— Вы правы. Шампанское — женское занятие. А грабежи оставим для мужчин.
Домой Рита вернулась в третьем часу ночи. Ванюшка крепко спал. Новая нянечка поставила условие: укладывает ребенка спать и уходит не позже полуночи. Сейчас страшно ходить по улицам даже днем.
Рита повалилась на кровать прямо в платье, не включая свет, и до утра пролежала с открытыми глазами, ничего перед собой не видя.
8
Темно-синий сад, черные контуры деревьев, мрачный силуэт дома. Только мягкий желтый свет из окон прибавлял пейзажу немного теплоты и уюта.
Борис стоял на пластмассовом ящике из-под вина и, прильнув лбом к стеклу, наблюдал за тем, что происходит в доме.
Катя мыла посуду, потом вытирала со стола и вдруг глянула на окно.
Борис пригнулся. Нет, конечно, она не могла его увидеть. Просто почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Он и впрямь был пристальным. Сколько любви и умиления испытывал Борис, глядя на свою жену. Кажется, раньше он сам не понимал, что ее любит. Катя жива и здорова, а все остальное не важно. Как ему хотелось ее обнять и расцеловать! Душа истосковалась. Послать все к чертовой матери… Нет. Нельзя. Еще не время.
Он снова прильнул к окну. Целый час уже стоял он здесь и все никак не мог заставить себя уйти. Его будто приморозили к месту. Вот сейчас она выйдет из комнаты, погаснет свет, и он уйдет. Пять секунд, и все.
— Подними руки, сволочь, и слезь с ящика.
Голос раздался за его спиной.
С ящика он не слез, а свалился. Нога устала и еще плохо слушалась — он потерял равновесие. Распластался на земле, как пьяный, да еще башкой треснулся.
Смешно, конечно, но гораздо смешнее было другое. Следом за Борисом упала Катя. Спотыкаться вроде было не на чем — стояла себе на ровном месте с пистолетом в руках и решимостью в глазах и вдруг…
Никаких «вдруг» не произошло. Призрак мужа вернулся домой, а она его по второму разу чуть не шлепнула. Есть от чего упасть в обморок. Женщина все же, да и нервишки на пределе.
Они не встали, а подползли друг к другу и долго терзали один другого в объятиях. Сколько слов красивых вспомнили за несколько мгновений, в жизни столько их не говорили, да и не помнили о них.
Пошел дождик. Но только когда промокли насквозь, вспомнили, что дом с крышей в двух шагах стоит.
Переводить весь каламбур не имеет смысла. У каждого свой существует. На тарабарском языке они еще долго общались. По-человечески заговорили не сразу.
— Я знала, что ты жив. Знала, и все. Я не ошиблась.
— Поэтому я и выжил. Твоя вера и помощь одного очень доброго человека меня спасли.