– Курить вредно, – сказал я Старухе.
Она глубоко затянулась, затем выдохнула ментоловое облачко дыма в мою сторону:
– В моем возрасте уже не существует ничего вредного, кроме гвоздей в крышку гроба. Вы… охранник, я не ошибаюсь?
Я уставился на нее:
– Что-то в этом роде… Мне надо лучше прятать свою полицейскую дубинку?
Она коротко хмыкнула:
– Нет, вы ничем себя не выдали, просто, только без обид, вы абсолютно не походите на обычного гостя. К тому же мой сын вас достаточно хорошо описал. Я Роза Гардони, мать Паоло.
Она протянула руку, сжав мою железными тисками. Я назвал ей свое имя, что вряд ли добавило ей информации.
Роза Гардони сделала еще одну затяжку и задумалась на мгновение.
– Я надеялась увидеться с вами, – произнесла она осторожно, – поскольку хотела попросить об одном одолжении, если вы не возражаете.
– Я в вашем распоряжении, если только вы не попросите меня убить кого-нибудь. В этом случае у меня особенный тариф.
Она сухо засмеялась.
– Не беспокойтесь, убивать никого не придется, – заверила она серьезным тоном. – Скажите, вам удалось повидаться с моей внучкой?
– Да, и думаю, я не вызвал у нее положительных эмоций.
Она вздохнула:
– Вполне возможно. Мне кажется, с некоторых пор ее характер портится с каждым днем.
– Я не был знаком с ней прежде, но по тому, что увидел, могу предположить, что вы не ошибаетесь.
– Она всегда была живой девочкой, со своими идеями по поводу того, как жить, – продолжила она, не дав мне понять, услышала ли она меня. – Со мной, кстати, она всегда находила общий язык. А сейчас она больше не хочет ни видеть меня, ни разговаривать. Я уж не знаю, что и подумать.
– Может, надо потерпеть немного, – попробовал я успокоить ее. – Чего только с детьми не бывает. То они отказываются от каши, то от мопеда, потом отрицают буржуазные ценности, а затем вынимают серьгу из носа и женятся в церкви в белых одеждах. Все как обычно, достаточно уметь ждать.
Она вынула окурок из мундштука и затушила его о колесо коляски:
– Не принимайте меня за впавшую в маразм старуху. Я хорошо знаю свою внучку и не думаю, что речь идет о банальном возрастном кризисе. Я единственная в семье, кому она поверяла все свои тайны, и я никогда не осуждала ее, как делали сын и его… моя невестка. – По тону, которым она произнесла два последних слова, мне стало ясно, что жена сына не вызывает у нее симпатии. – С Алисой что-то случилось, я даже представить не могу, что именно. Она пыталась связаться со мной месяц назад, но я была на другом краю света. Возможно, у нее возникли какие-то проблемы, и она почувствовала себя преданной мною, потому что меня не было рядом и я не могла ей помочь. Я надеялась, что вам удастся поговорить с ней, учитывая, что вы – юноша и вам легче будет понять ее…
Она все больше нравилась мне. Тем более это была единственная женщина, которая удостоила меня взором и улыбкой.
– Послушайте, мне очень жаль оставлять вас здесь одну. Хотите, я отвезу вас куда-нибудь?
Она покачала головой.
– Спасибо, дорогой. Я жду мужа, который пошел взять чего-нибудь выпить, да, видимо, задержался поболтать с какой-нибудь девчонкой. Они питают к нему слабость, но… – заговорщически понизила она голос, – я не ревную. Ага, вот и он собственной персоной.
Я обернулся и заметил поблизости только Нибелунга, который отвлек на себя внимание барменши. По информации, сообщенной мне Компаньоном, Гардони-старший давным-давно почил в бозе. Не привиделся ли Старухе призрак? Хотя мне она не показалась выжившей из ума.
– Извините, где? – спросил я.
– Вы не видите перед собой блондина? Ну конечно, он же такой огромный.
Я опешил:
– Гмм, это ваш муж?
– Да, подождите, я вас с ним познакомлю. Ларс! – позвала она, замахав рукой, и муж, а это действительно был он, поспешил к ней с двумя полными бокалами в руках. Протянув один любимой супруге, он вопросительно уставился на меня.
– Ларс, это Сандро Дациери, наш ангел-хранитель. Ларс Волкмар, мой второй муж. Я оставила фамилию первого, я так долго носила ее, что мне показалось невозможным привыкнуть к новой.
Мы протянули друг другу руки.
– Очень приятно, – сказал он с легким немецким акцентом.
– Мне тоже. – Я пожал руку. – Жаль, что не могу остаться здесь подольше. Должен продолжить обход. Благодарю за беседу. – Я старался не бежать и удалился размеренным шагом.
За моей спиной раздался голос Розы Гардони:
– Если вам удастся поговорить с Алисой, пожалуйста, сообщите мне об этом.
– Мне легче увидеться с Папой, но если это произойдет, я обязательно вам расскажу, – буркнул я и поспешил уйти, стараясь не засмеяться, пока не скроюсь с глаз долой. Ах ты, похотливая старушенция! Роза Гардони не только не выказывала страха перед разницей поколений, но, напротив, скорее демонстрировала, что умеет с пользой для себя преодолевать ее. Впервые информация моего Компаньона оказалась неполной. При первой же возможности я ему об этом сообщу.
Я продолжил обход усадьбы внутри и снаружи, с боков, сверху и снизу, пересчитывая клумбы, ступени, пьяниц. Общий шумовой фон начал снижаться. Наиболее пожилые гости уже клевали носом, и разговоры сидящих за металлическими столиками на поляне у входа в дом, а также прогуливающихся по лужайке становились все глуше. Даже музыка звучала менее громко, музыканты играли только медленные старинные мелодии. Я надеялся, что это предвестие скорого разъезда.
Несколько раз я сталкивался с барменшей, но ограничивался тем, что смотрел на нее ироничным взглядом, означавшим: ты поставила не на ту лошадку, девочка. Круг за кругом, затем новый круг, и на очередном витке, пересекая полутемный зал, я встретил полночь.
И в это мгновение сильный звон разбившихся стекол, донесшийся с противоположной стороны коридора, заставил меня подскочить.
Коротко выдохнув, я понесся в том направлении, ощущая, как желудок мгновенно сжался от выброса адреналина и кислый привкус тартинок поднялся до самого горла. Звон раздался оттуда, где, как я помнил, в самом конце коридора находилась гостевая спальня. Я надеялся, что какой-нибудь пьяный упал на блюдо, однако просчитался. Огромное окно было разнесено вдребезги. Его разбили изнутри, вероятно, тем самым стулом, что валялся сейчас кверху ножками на траве газона. Труди, тучная сиделка, сжимала голову ладонями: кровь ручьем стекала из раны на лбу.
– Она сбежала, – простонала сиделка. – Ударила меня стулом и сбежала.
Речь конечно же шла об Алисе. Стараясь не порезаться торчащими в раме осколками, я выпрыгнул в окно и понесся в сторону парка. Эта сторона здания находилась точно напротив той, где проходила вечеринка, поэтому здесь никого не было. Я напряг зрение, пытаясь разглядеть в мелькнувшем впереди светлом пятне ночную рубашку Алисы, и тут в желтом свете горящих фонарей увидел не ее, а спину здорового мужика в бежевом костюме и ковбойских сапогах, который бежал, сжимая пистолет, явно по следу девчонки. Не знаю, что я сказал бы Алисе, настигнув ее, но мне совсем не хотелось, чтобы этот тип ее пристрелил. Я увеличил скорость и, проклиная близорукость и срывая с носа очки, нырнул вперед руками, сбив мужика с ног. Дико ругаясь, он покатился по земле. Не давая ему опомниться, я одной ногой наступил на его руку, сжимавшую оружие, а носком другой дважды коротко пнул его в физиономию, чуть выше виска. Мужик затих.
– Не-е-т! – услышал я отчаянный женский визг. – Не надо, это мой шофер. Оставьте его в покое!
Я обернулся. У разбитого окна столпились гости. Свесившись в пробоину, визжала толстуха лет пятидесяти.
– Тогда держите его на поводке рядом с собой! – крикнул я, выхватил из руки поверженного водителя пистолет и возобновил погоню. На бегу вытащил обойму и забросил ее подальше в темноту, за ней последовал пистолет. Мне совсем не хотелось получить пулю в задницу.
Возня с шофером стоила мне времени, и я опоздал. Пробежав сквозь темный участок парка, я очутился перед кирпичным забором, освещенным ярким неоновым светом, и увидел стоящую на нем фигурку в развевающейся одежде, готовую спрыгнуть на другую сторону.