Я наклоняюсь и прислоняюсь своим лбом к ее.
— Все, что я хочу, чтобы ты сказала, это то, что ты дашь мне еще один шанс.
— Разве это не то, что я делаю сейчас? — она улыбается и обнимает меня за шею,
притягивая меня к себе, пока наши губы не встречаются. Она сжимает меня сильнее, и,
когда ее ногти впиваются в мою плоть, я тяну руки дальше и скольжу ими вверх по ее
бокам, пока мои пальцы не касаются ее груди.
Я поднимаюсь со стола и медленно двигаюсь вверх по ее телу. Она стонет мне в рот
и прижимается ко мне. Каждым мягким изгибом. Сами по себе мои бедра толкаются в нее,
желая ее, испытывая потребность в ней, которую она заставляет меня чувствовать. Всегда
так идеальна. Ее тепло окружает меня, и я не могу насытиться ее губами. Поцелуи
никогда в жизни не заводили меня так сильно. Я могу целовать ее часами, когда ее язык
скользит по моему, а когда она отстраняется, чтобы укусить мою губу, — это так
чертовски заводит.
Я рычу ей в рот, досадуя, что прямо сейчас нас разделяют джинсы. Она оборачивает
свои ноги вокруг меня, и мы оба толкаемся друг в друга в бешеном темпе. Ее рот
пожирает мой, а ногти впиваются мне в спину. Каждое движение становится все быстрее
и сильнее, пока она не отстраняется и не начинает тяжело дышать, когда волна оргазма
проносится через нее. Каким-то образом, она становится еще аппетитнее.
Я замедляюсь и, в конце концов, встаю. Мои яйца будут болеть, но мне плевать, мне,
бл*дь, все равно. Она должна знать, что я здесь не для секса. Я возьму ее столько раз,
сколько она захочет, но я не буду трахать ее до тех пор, пока не закончится эта битва за
опеку. Я хочу знать, что она со мной ради меня, а не потому, что стресс толкает ее на это.
— Больше всего я хочу трахнуть тебя прямо сейчас, — я хватаю свою промежность,
и у меня вырывается стон, когда ее голодные глаза прослеживают за моей рукой к
твердому и жесткому члену. — Я всегда твердый для тебя, всегда готов. Но часть меня
хочет доказать, что я здесь ради тебя, и это больше, чем секс, — своими пальцами под ее
подбородком я наклоняю ее голову так, чтобы она смотрела мне в глаза. — Даже если мне
больно, физически больно, я ухожу прямо сейчас.
Я наклоняюсь и дарю ей быстрый, но жесткий поцелуй.
— Закрой за мной дверь и используй засов и цепочку. Мне нужно знать, что я не
смогу вернуться сюда и взять тебя.
* * *
— Чувак, что с тобой сегодня? — спрашивает Нейт с пассажирского сиденья.
Мы просто свалили с нашей первой работы за день и были на пути к следующей. Я
отменил свои послеобеденные встречи, чтобы быть с Кортни в этот день.
— Ничего, а что?
— Ты уставился в пространство, словно влюбленный подросток.
Я толкаю его в плечо.
— Я не такой.
— Чувак, — он растирает свою руку, — ну, точно. Что происходит?
— Ничего.
Он начинает отвечать, но его телефон звонит, поэтому он поднимет палец, отвечая:
64
— Привет, малыш, — его лицо бледнеет, и он смотрит на меня широко отрытыми
глазами. — Хорошо. Ладно, я в пути. Просто расслабься, детка. Все будет хорошо. Мы
едем прямо сейчас, я буду через двадцать минут.
Он держит телефон у своего лица, так что я едва могу слышать:
— Джени рожает. Мне нужно ехать в больницу.
Он выпаливает адрес на одном дыхании, и я набираю скорость, какую только могу,
но безопасную. Он говорит со своей женой как никто другой: слушает, подбадривает ее
словами и сжимает руку в кулак всякий раз, когда у нее случается схватка. Ее крик боли
доносится из динамика, и его лицо морщится от них.
— Детка, все нормально. Пожалуйста, не плачь. Я не пропущу это. Я почти на месте.
Он смотрит на меня, и я киваю, ускоряясь.
Мы приезжаем в больницу, и я высаживаю его у входа, так что он может бежать. Я
нахожусь в приемной только около получаса, когда он выходит с облегчением и
совершенно счастливым выражением на лице.
— Это девочка. У меня родилась дочь.
Я встаю и пожимаю ему руку, но он притягивает меня в объятия. Я хлопаю по его
спине, и его глаза заполняются слезами, когда я отстраняюсь.
— Мужик, — он вытирает их тыльной стороной ладони, — я никогда не видел
ничего подобного. Это было очень красиво. Христос.
— Поздравляю!
— Натан! У меня внук или внучка?
Я узнаю его родителей, когда они врываются, сопровождаемые какими-то другими
людьми, которых я не знаю, но могу только предположить, что они — его семья. Они все
обнимаются и плачут, когда я отхожу.
Я падаю в кресло, когда это сражает меня. Они говорят, что ваша жизнь проносится