Этикет предписывает предупреждать о своем визите, но я не из вежливости собираюсь навестить брата, а потому беру билеты на первый же рейс до Питера и надеюсь, что эффект неожиданности поможет мне вытрясти из Саши правду. Если она, конечно, еще не променяла Яна на мужика с хером по колено. Что-то мне подсказывает, что парнями с таким наследством в перспективе не разбрасываются. Она может сколько угодно убеждать меня, что у них с Яном любовь и страсть, каких свет не видывал, но я же не вчера родился. Не может девушка, которая любит одного, так самозабвенно трахаться с другими. Жаль, если придется раскрыть Яну глаза на суть его отношений, но такова тяжкая доля старшего брата.
Вопреки репутации дождливого города, Питер встречает меня еще большей духотой, чем была в Москве. Даже в такси из аэропорта кондиционер справляется плохо, рубашка липнет к телу, а настроение ухудшается с каждой секундой. Солнца нет, небо затянуто тучами, дышать нечем в принципе. Не иначе собирается гроза — и, очевидно, дожидается меня. Ну точно: стоит мне вылезти из машины, как за спиной раздаются первые раскаты грома. Секунда — ливень обрушивается сплошной стеной. Это даже не дождь, это всемирный потоп. Нырни я сейчас прямо в одежде в Неву — и то вылез бы более сухим.
В подъезд — или, как здесь принято говорить, в парадную, — я захожу уже чавкая ботинками и оставляя после себя внушительные лужи. Жалкие двадцать метров! Как?! Как можно было так вымокнуть за несколько шагов? Представляю, какой у меня сейчас вид… Даже если я изо всех сил постараюсь угрожать Саше, наверняка, не вызову у нее ничего, кроме смеха. Видимо, придется сразу переходить к деньгам.
Жму на кнопку звонка. Снова. И еще. Изнутри слышится громкая музыка, смех, и мне приходится взяться за телефон. Эффектного появления не вышло.
— Да? — весело отвечает брат после семи длинных гудков.
— Дверь открой.
— Марк, ты номером не ошибся?
— К сожалению.
Что-то нечленораздельно пробурчав, Ян отключается и вскоре материализуется на пороге.
— Ты чего вдруг? — без особого энтузиазма спрашивает он. На его лице явственно читается «на кой хрен ты мне сплющился», но нас все-таки воспитывала одна мать.
— Надо поговорить. Саша у тебя?
Ян нехотя отступает, пропуская меня внутрь. Из прихожей видна кухня, и, судя по фруктам и шампанскому на столе, кто-то что-то отмечает.
— Санек, тут Марк приехал!
Из кухни выныривают двое: Саша и какой-то спортивный загорелый парень. И если Саша при виде меня моментально бледнеет, будто перед ней выбрался из могилы самый настоящий зомби, парень отчего-то приходит в неистовый восторг.
— А, вы должно быть и есть тот самый Марк! — улыбается он и с энтузиазмом протягивает мне руку. — Ян столько о вас рассказывал…
Тот самый? Какого лешего это должно значить? И с чего бы Яну обо мне трепаться с друзьями? Разве что использовал какую-то из моих позорных детских историй, чтобы повеселить гостей.
— Юр, не сейчас… — неожиданно смущается мой брат. Никогда его таким не видел. Вредным, наглым, безбашенным — да. Но смущенным?! Впрочем, по сравнению с тем, что происходит дальше, все это — просто цветочки. Потому что Саша, приобретя зеленоватый оттенок, тащит Яна за рукав в сторону, яростно шепчет, а брат, пожав плечами, оправдывается:
— Да ничего я ему не рассказывал!.. Я думал, это ты…
— С ума сошел?!
— Мы можем поговорить или нет? — прерываю я шпионские страсти.
Уж не знаю, что у них тут намечалось: тройничок или свингер-пати. Пусть себе развлекаются, как хотят, но только после моего разговора с Сашей.
— Ну, разувайся, проходи, — Ян достает для меня тапки. — Я гляну тебе что-нибудь сухое… Юр, не поможешь?
— Ага, — опомнившись, загадочный загорелый Юра отвлекается от созерцания моей персоны и исчезает вслед за Яном в комнате. Мы остаемся с Сашей наедине. С каждой секундой я убеждаюсь, что был прав насчет нее: это она проболталась, не иначе. Потому что когда мы с ней расстались в последний раз, она злилась на меня. И тот факт, что сейчас она таращится на меня, как на призрак оперы, означает, что совесть у девушки не чиста. Я мог бы понять раздражение, негодование или банальный игнор. Но страх, который плещется в ее глазах, и эти нервно поджатые губы — явные признаки чувства вины, а для чувства вины у беспринципной особы вроде Александры должны быть веские основания. И попытка лишить меня всего через мою дорогую женушку как раз относится к таким основаниям.
— Ну? — перехожу сразу к делу, чтобы Саша не успела придумать отмазку. — И зачем тебе это? Хотела подпортить мне жизнь? Довольна?