Я злился на себя за каждую подобную мысль, но временами на меня накатывала дикая ненависть к брату. Да, он не виноват в том, что встретил Сашу первым. Он не виноват в том, что успел до меня заделать ей ребенка. И, наверное, поступил правильно и честно, когда предложил ей пожениться. Но мне от этого не легче. Жизнь — не всегда справедливая штука. Кому-то приходится тянуть лямку и вкалывать, рискуя потерять все нажитое из-за одной глупой ошибки, кто-то скачет по жизни беззаботным козликом, собирая сливки и ягодки. Мы с адвокатом готовимся к суду, а Ян — к свадьбе с женщиной, которая могла бы сделать меня счастливым. Да, я превратился в завистливого мизантропа, брюзгу, который ненавидит все и вся, включая собственного брата и самого себя. И началось это в ту ночь, когда мы с Сашей чуть не занялись любовью прямо на кухне.
До этого я был глубоко уверен, что просто повелся на флирт и феромоны распутной и озабоченной девицы. Я не устоял перед красивым телом тогда, в массажном кабинете. Во-первых, считал, что развод с Леной у меня в кармане, во-вторых, понятия не имел, с кем встречается Саша. Списал на долгое воздержание, минутный порыв… Да на что угодно, лишь бы не признавать, как сильно она меня зацепила. Я старательно ограждался от нее нападками и сарказмом и наивно полагал, что нет до нее никакого дела. А той ночью…
Я увидел ее в простой тоненькой ночнушке. Такую трогательную, босую, большеглазую, с острыми ключицами. Она не пыталась заигрывать или соблазнять, ее вообще не заботило, какое впечатление она на меня производит. Ершилась в ответ на мои дурацкие попытки ее задеть, жадно набивала полный рот пирогом. Казалось бы, ничего сексуального в ней в те минуты не было, — а я смотрел и не мог насытиться. Я хотел ее, безумно, до боли. Не потому, что она посылала мне какие-то сигналы. А просто потому что она — это она. Я вдруг осознал, что никогда еще не испытывал ничего подобного: странной смеси возбуждения и желания заботиться. Вот как можно одновременно вожделеть женщину и хотеть напоить ее теплым молоком? Да, я знал, что она выбрала Яна. Знал, что готовится родить его ребенка. Понимал: Саша только что вылезла из его постели и снова туда вернется. Ляжет к нему под бок, он обнимет ее. Возможно, проснется, начнет ласкать ее, будет делать с ней все, что захочет. И она позволит ему, будет так же страстно стонать и извиваться под ним, как делала это подо мной. Я все это знал — и все равно мучительно хотел ее.
Стоило мне коснуться ее, как все преграды, которые я старательно возводил вокруг себя, рухнули. Я забыл обо всем: о брате, о родителях, о предстоящей свадьбе. Я собирался снова сделать ее своей. И будь я проклят, если она не хотела того же! Если бы не убежавшее молоко… Никогда бы себе не простил. Собственно, я уже никогда себе не прощу. Неважно, кончил я или нет, я предал брата. Снова. И понял, что единственным выходом для меня будет больше ее никогда не видеть. По крайней мере, в обозримом будущем. Так долго, как только я смогу.
Нет, без нее легче не стало. Остались сны, цветные и пугающе реалистичные. Остались воспоминания, тактильная память. Да еще и мама, не способная понять, почему я не хочу и не могу ничего слышать об этой чертовой свадьбе.
— …и если досудебное урегулирование все-таки невозможно, мы будем доказывать, что факта измены не было. Хотя я бы предложил для начала… Марк Робертович, вы меня слушаете?
Голос адвоката выдергивает меня из невеселых размышлений, и я осознаю, что он все это время что-то говорил.
— Да-да, Андрей. Конечно. Так что там судья?..
Андрей расстроенно вздыхает.
— Марк Робертович, вам бы лучше сосредоточиться, — с легким упреком произносит он.
— Я весь внимание, — выдавливаю подобие улыбки.
— Мой человек пытается выяснить, откуда у вашей бывшей супруги информация об измене, но пока безрезультатно. Если вы уверены, что съемка на скрытую камеру исключена…
— Абсолютно, я ценю приват своих постояльцев, поэтому камер там быть не могло.