– Хватит,– отрезал Карим,– сегодня приедут новые люди, я с ними переговорю. По вопросу моей отчетности, не о ней. Я не буду подчиняться тем, кто и на войне– то не был никогда, кто отдает мне и моим людям приказы, лежа на бабах.
– Ты тоже, я смотрю, себе в последнем не отказываешь,– подколол его Валид.
Карим усмехнулся, но промолчал в ответ.
– Как Малика?– словно между делом спросил Валид.
– Нормально,– сухо ответил Диб. Он понимал, что хитрый Валид каждое слово в этом разговоре подбирал не зря. За это он его и ценил как ближайшего помощника.
– Когда она приедет?– не унимался собеседник.
– Она приедет тогда, когда я ей скажу,– огрызнулся тот ему в ответ.
Валид только пожал плечами, взял снятый с плеча автомат и пошел внутрь дома. Почти у двери из– за спины он все же бросил Кариму:
– Все же поговори об этой русской с вышестоящими. Это тебе мой братский совет.
Не дожидаясь очередной яростной реакции Карима, он вышел прочь.
***
Карим снова со всей силы сжал кулаки. Он и сам колебался, не понимая, как лучше поступить. Все эти указания издалека тяготили его все больше и больше. Особенно обидно было терять своих людей, ничего не значащих для тех, кто руководит ими на расстоянии, словно пешками на поле. А еще эти наемники. Разве такой революции они хотели? Разве хотели они, чтобы к ним приехали чужаки со всего мира. Они сражаются только ради денег и делают все, что хотят. Они присылают зеленых сопляков, которые не могут отличить снайперской пули от обычной. С этой армией они предлагают нам штурмовать Дамаск и Алеппо?!– гнев рос в нем все больше и больше. Но более всего его настораживало то, что с ростом его популярности среди населения эти шакалы стали видеть в нем конкурента. Все эти провокации, сплетни о его похождениях, большом количестве женщин и несоблюдении канонов ислама. Все эти ишаат (араб.– инсинуации) могли придумать только они, чтобы задвинуть его, Карима Диба, куда– нибудь подальше, а лучше в забвение. Чтобы он сгинул в какой– нибудь канаве, чтобы потом сказать, что революция всегда пожирает своих сынов. Совсем недавно с перерезанным горлом был найден один из его соратников из Алеппо– и говорят, что это сделали отнюдь не люди режима, а свои….Эти шакалы– наемники…Верить нельзя никому…
А еще Она упала ему на голову…Карим снова задумался о ней. Странно, но за последние часы его мысли то и дело возвращались к этой русской…– было в ней что– то такое притягательное, засасывающее, что понять он пока не мог… Нет, это не только аристократизм и образованность. Она ничем не уступает его Малике. Малика… Разве может она сравниться с его Маликой…Ради нее он поссорился с одним из самых близких своих соратников …Завистники высмеивают его, что она старше, не носит платок и ведет себя слишком смело… И она действительно в последний свой приезд настолько его разозлила, что пока видеть он ее не желал, приказав сидеть в его тайном доме в ливанском Триполи. Его люди так и не смогли сломить наступление и перехватить инициативу… Просто удерживали занятые еще в первые месяцы успехов рубежи. Злость на происходящее почему– то распространилась и на Малику, которая с удовольствием подлила масло в огонь своим сварливым характером. Прошло уже больше месяца, но он все еще не хотел ее видеть, хотя все еще любил…Или не любил? Он сильно скучал, даже когда спал с другими…Эта тоска не покидала его…Но теперь эта русская…
Мысли Карима были прерваны появлением суетливой темной тени, деловито несущей таз с постиранным бельем. Он пригляделся– это была Мариям, Умм Валид (араб.– мать Валида) – русская мать его друга Валида, та, что была направлена к Владе.
– Умм Валид,– с уважением, но достаточно властно окликнул ее Карим,– таалю (араб.– идите сюда).
Та быстро поставила таз на землю и, семеня, поспешила к мужчине.
– Кейфа (араб.– как она?)?– спросил он ее тихим голосом с достаточно сосредоточенным лицом.
Теребя свою абайю и смотря в пол, Мариям отрапортовала:
– Ну, она покушала, заснула…
– Хильв (араб.– хорошо),– еще тише произнес Карим, словно опасаясь, что его слова кто– то услышит.