Элизабет Питерс
Не тяни леопарда за хвост
«The Deeds of the Disturber» 1988, перевод Е. Ивашина
Глава 1
Счастливее меня женщины в целом свете не найти. «Подумаешь, — фыркнет циник. — Невелика честь, в наше-то время». Как ни прискорбно — возразить нечего. Девятнадцатый век в разгаре, а лучшая половина человечества по-прежнему лишена практически всех «неотъемлемых» для мужчин прав. И при всем моем глубочайшем уважении к короне, я вынуждена посетовать на нашу венценосную сестру, чьи легкомысленные замечания упрочивают удручающее положение прекрасного пола.
Не держите зла на автора за это отступление, любезный читатель. Понимаю, что ухожу от темы, но ничего не могу с собой поделать. Когда же наконец восторжествует справедливость?! Когда наконец Женщина спустится с пьедестала, куда ее вознес Мужчина и где ей позволено лишь стоять истуканом, не открывая рта? Когда наконец она займет достойное место — рядом с ним?
Одному Богу ведомо, когда наступят эти благословенные времена для всех женщин... Но что касается Амелии Пибоди Эмерсон, то ей грех жаловаться. Мне удалось прорваться сквозь преграды, возведенные противоположным полом на пути к успеху. Получив от отца в наследство прекрасное образование и материальную независимость, я отправилась изучать мир.
Увы, мир так и остался неизведанным. Дальше Египта я не добралась. Страна пирамид навсегда завладела моим сердцем; с первых же шагов на земле великих фараонов я увлеклась археологией и внесла, скажу без ложной скромности, существенный вклад в эту науку.
Вдумчивый читатель наверняка уже догадался, почему я считаю себя счастливейшей из женщин. Профессия профессией, но без мужчины... Вознося молитвы Создателю, я первым делом благодарю его за помощь в моих археологических начинаниях. Помощь, которая пришла в лице выдающегося египтолога нынешнего и, уверена, всех прочих столетий — моего нежного, любящего и бесконечно любимого супруга. Встреча наша не была ни случайностью, ни праздным капризом судьбы. О нет! Рок, провидение — назовите как угодно, но мы с Эмерсоном не могли не встретиться. Быть может, правы языческие философы, верившие в то, что человек проживает не одну жизнь. Быть может, мы знали друг друга задолго до знакомства в пропыленном зале Каирского музея... Бродили, быть может, взявшись за руки, среди величественных колонн древнего Карнака... Почему бы и нет? Иначе не объяснить удивительное ощущение, что я уже любовалась этим скульптурным торсом, уже смотрела в эти синие глаза (не глаза, а очи!), уже видела этот твердый рот и упрямый подбородок с ямочкой (правда, скрытый поначалу под устрашающего вида бородой, но мне не составило труда убедить профессора расстаться с его драгоценной растительностью).
Прошу прощения, опять увлеклась. Эмерсон и эмансипация — темы для меня неисчерпаемые, но это не дает автору права до бесконечности испытывать терпение читателя. Итак, с вашего позволения, возвращаюсь к рассказу.
Ни одному смертному не удавалось и не удастся достичь совершенного блаженства в нашем несовершенном мире. Человек я разумный, а потому никогда и не ждала от семейной жизни рая на земле. Однако и у самого разумного человека есть предел душевной выносливости. Вот этого-то предела я и достигла весной 18... года, когда мы готовились к отъезду из Египта после очередной экспедиции.
Некоторые безответственные личности обвиняют меня в предубеждении против мужского пола. Даже Эмерсон позволял себе подобные намеки, а уж Эмерсону это совсем не к лицу. Да какое там предубеждение! Сами посудите. Начиная с моего замечательного, достойного, но невыносимо рассеянного отца и пятерых мерзких братцев и заканчивая разным сбродом — убийцами, ворами, мошенниками всех мастей, — мужчины только и делали, что испытывали меня на прочность. Мой собственный сын, Уолтер Пибоди Эмерсон, друзьям и недругам больше известный под прозвищем Рамсес, и тот приложил к этому руку. Более того, в моем мысленномчерном списке (если вести учет, чего я, разумеется, не делаю) первую строчку занимал бы именно он.
Рамсеса нужно как следует узнать, чтобы оценить. Оценить,заметьте, в самом что ни на есть прямом смысле, то есть «оценить по достоинству», а достоинства, как известно, бывают разными.
Внешность сына меня вполне устраивает. Я не разделяю предрассудков некоторых наших соотечественников и не ставлю англосаксонскую бледность выше оливкового цвета кожи жителей Средиземноморья, на которых (неизвестно почему) так сильно смахивает Рамсес. С его интеллектуальными данными тоже все в порядке, но по-другому и быть не могло. Я ни секунды не сомневалась, что наш с Эмерсоном отпрыск унаследует выдающиеся способности родителей, однако, признаться, результат превзошел все ожидания. Во всем, что касается языков, Рамсеса иначе как малолетним гением не назовешь. К семи годам он изучил древнеегипетские иероглифы; на арабском болтает бегло до ужаса — до ужасаокружающих, не привыкших к его оригинальной манере выражать мысли, — и даже на родном языке изъясняется высоким штилем, свойственным скорее почтенному ученому старцу.
Этот уникальный талант Рамсеса нередко вводит людей в заблуждение. Им кажется, что юное дарование не по годам развито и во всем остальном. Как бы не так. Мне лично на ум приходит сравнение с Моцартом в детстве. У гениального композитора с пеленок проявился музыкальный слух, у Рамсеса же — лингвистический. Только и всего. А так наш сын — абсолютно нормальный ребенок со средними, если не сказать ниже средних, способностями. Согласитесь, сравнение с Моцартом напрашивается само собой. Образованный читатель, разумеется, помнит историю неудачной женитьбы и печальной кончины Моцарта.
Боюсь, я сгустила краски. Не сложилось бы у вас превратное впечатление о Рамсесе. Уверяю вас, у нашего чада есть кое-какие и очень милые качества. Он обожает животных... правда, частенько доходит в своей любви до абсурда — когда, скажем, выпускает из клеток чужихптичек или отвязывает чужихпсов, тем самым спасая животных от безобразно жестокой, с его точки зрения, участи. Вечно его кто-то царапает и кусает, а хозяева освобожденных животных, само собой, активно возражают против столь своеобразной формы грабежа.
Так о чем это я? Ах да, о симпатичных сторонах характера Рамсеса... Наш сын, например, начисто лишен снобизма. Нормальным играм с благовоспитанной английской детворой этот негодник предпочитает общение с прислугой из египтян, — общение, нужно отметить, далеко не безобидное, поскольку в страсти ко всяческим малопристойным, а чаще вовсе неприличным историям египтянам нет равных. С одеждой тоже морока. Прелестный костюмчик черного бархата с кружевным воротничком Рамсесу, видите ли, «сковывает движения»! Еще бы. Босиком и в драном балахоне (национальном египетском наряде) куда вольготнее гонять по окрестностям в поисках очередного предмета для очередного эксперимента.
М-да... Кажется, речь шла о привлекательных чертах Рамсеса? Его можно назвать послушным ребенком. Родительским требованиям он, как правило, подчиняется... если только эти самые требования «не противоречат высшим этическим соображениям» (цитирую Эмерсона-младшего). Кроме того, приказ должен быть высказан достаточно четко и определенно, чтобы малолетний хитрец не выискал словесную лазейку и не увильнул от ответственности. А чтобы сочинить такую формулировку, требуются юридические познания лорда-канцлера и иезуитское хитроумие.
А где же положительные качества, спрашиваете? Да есть они, разумеется, есть! Как не быть. Правда, сейчас ни одно на ум не приходит...
Впрочем, на суть рассказа это не влияет. Как ни странно, той памятной весной мое терпение испытывал отнюдь не Рамсес, а его папуля. Да-да! Виновником был мой собственный обожаемый, уважаемый, необыкновенный супруг.
Сразу оговорюсь, что для плохого настроения у Эмерсона были причины, и вполне законные. Мы вели раскопки в Дахшуре близ Каира — месте захоронения многих титулованных особ Древнего Египта. Получить разрешение на раскопки — фирман — оказалось не так-то просто. Директор Департамента древностей мсье де Морган положил на Дахшур глаз и приберегал гробницы для себя. Понятия не имею, почему он все-таки уступил нам эту археологическую жемчужину. Знаю лишь, что тому каким-то образом содействовал Рамсес, а когда в дело вступает наш сын, я предпочитаю не вдаваться в детали.