Дома Стас затих. Наладился привычный семейный ритм, который чуть было не рухнул за время недельной поездки за рубеж. Светлана не стала усугублять напряженность, возникшую между ними, излишним анализом и ненужными вопросами. Уладилось, обошлось, ну и хорошо. Она чувствовала, что причина не в ней, не в семье, не в работе и не в сопернице. А Стас продолжал встречаться с Леной во сне, эти ночные свидания стали настолько привычными и постоянными, что Стас уже даже не пытался понять причины и возможные последствия этой странной ночной жизни. В его снах появилась последовательность, как в телесериалах, события развивались логически, очень связно, продолжаясь от сновидения к сновидению. Арнаутский уже не разбирал, где явь, а где фантазии, и ждал развития отношений с любимой. Она стала живой, осязаемой, неотрывной частью его жизни. Стас понимал, что эта, другая, тайная жизнь не может не сказаться на его взаимоотношениях с женой, но ничего с собой поделать не мог, да и не хотел. В снах он вдохновенно, жадно восполнял упущенные возможности.
Как-то во сне Лена была по-особому печальна, ничего не говорила, Стас долго, настойчиво пытался ее расшевелить, заглядывая в ее прозрачные глаза, целуя руки, плечи, шею. Она грустно улыбалась и что-то шептала, но Стас никак не мог разобрать ее слов. И только пристально вглядевшись в ее мокрое от слез лицо, по движению губ разобрал слово «ма-ма».
Стас проснулся в холодной испарине. Мертвым зеленым светом электронных часов было обозначено четыре часа утра. Рядом тихо дышала Светлана. Стас резко сел, снова посмотрел на жену и, убедившись, что она спит, осторожно встал и пошел на кухню.
«Мама… Как же я забыл о ее родителях? Что с ними, как они пережили ее смерть? Лена не случайно сказала о маме. Я должен немедленно ее увидеть», — подумал Стас, посмотрел на часы и вспомнил, что еще ночь, придется ждать до утра.
Спать он уже не мог. Дотянув кое-как до завтрака, он вяло поел и стал укладывать свой «дипломат». Отпуск еще не кончился, и жена удивилась, что Арнаутский, по-видимому, собирается на работу.
— Стас, ты что, в консультацию? — спросила Светлана.
— Да, ты знаешь, надо посмотреть досье по делу Грязева, — собирая бумаги, объяснил Стас, — Помнишь, я тебе рассказывал о мошенничестве с квартирой…
Арнаутский действительно направлялся в офис, но не по делу Грязева, а за выписками из дела об убийстве Лены. Он не решился хранить их дома, хотя жена никогда не трогала его деловых бумаг. Но история знает исключения, и пришлось бы ему либо врать, либо объяснять, что это за дело такое, не доведенное до суда. В записях был телефон и адрес родителей Лены.
Маленькая двухкомнатная квартира Колосковых располагалась на пятом, последнем этаже старого дома на Среднем проспекте Васильевского острова. На дверях два звонка — кнопочный и старомодная вертушка. Арнаутский повернул ее два раза. Вместо бывшего когда-то мелодичного звона раздался дребезжащий металлический скрежет. За дверью прошелестели шаги, тихий голос спросил:
— Кто там?
— Адвокат Арнаутский. Это я вам звонил.
Дверь скрипнула и медленно приоткрылась. В полумраке прихожей стояла пожилая красивая женщина.
— Станислав Васильевич? — спросила она и пригласила войти.
Она провела его в комнаты, а сама вышла на кухню приготовить кофе. Окна квартиры выходили во двор-колодец, и шум проспекта не проникал сюда. Ни звуков радио, ни включенного телевизора. Было тихо. Большие напольные часы с остановившимся маятником делали эту тишину еще более напряженной. Комната Лены создавала ощущение ее незримого присутствия: чисто, нетронутая постель, письменный стол со стопкой учебников за десятый класс, ее огромная фотография на стене. Во второй комнате вдоль двух стен — книжные шкафы, на обширном письменном столе большая фотография отца Лены, пожилого, с мягким полным лицом и пышной седой шевелюрой.
В комнатах запахло хорошим кофе, и Наталья Аркадьевна появилась из кухни с чашками на складном сервировочном столике. Она села в кресло напротив Стаса и грустно сказала: