Я не верю, чтобы нормальный человек жаждал смерти себе подобного. Я не верю истеричным заявлениям типа: «да я бы его своими руками…». Импульсивные порывы быстро проходят.
— А если из года в год накапливается и не спадает, а усиливается чувство мести, особенно когда безнаказанность очевидна?
Зайцева задумалась и не без колебаний ответила:
— Это гораздо сложнее. Человек в этой ситуации находится в плену устойчивой, ставшей частью его натуры идеи фикс. Не стану утверждать, что это патология, но отклонение явное, непреодолимое для одного человека.
— Возмездие за безнаказанное зло, — возразил Стас, — это естественное стремление к справедливости.
— Все зависит от того, что ты имеешь в виду под безнаказанностью. Оценки наказания разными людьми очень разные, и хорошо, что наказание назначает независимый, посторонний для преступника и жертвы, суд.
— Ты, значит, меня не поняла. Под безнаказанностью я имею в виду вообще отсутствие наказания.
— Ах, вот ты о чем.
— Да, об этом самом, — тяжело вздохнул Арнаутский и, грустно улыбнувшись, посмотрел в глаза Зайцевой.
Только теперь она, вообще-то проницательная женщина, поняла: Стас затронул эту тему не случайно, что-то, заставлявшее страдать и думать об этом, напрямую касалось его жизни.
— Так ты под впечатлением этого дела… как его… Саранцева?!
Арнаутский молча кивнул.
— Да мы же с тобой законники, — воскликнула Людмила.
— Если ты внимательно изучил дело, то не мог не увидеть, что вина его не доказана и доказать ее невозможно.
Стас не стал ее переубеждать: бесполезно, решил он… Она была права, потому что не знала того, что знал он. Людмила была абсолютно надежна как друг, но поделиться с ней, рассказать о Лене он не посмел. Стас сменил тему:
— Давай не будем зацикливаться на событиях восьмилетней давности. Ведь важно и то, что произошло потом. Что случилось в жизни тех, кто причастен к погибшей, к Саранцеву?
— Ну, ты многого хочешь, Стасик. Вон сколько у меня наблюдательных производств, целый шкаф, а в сейфе еще половина этого. Только там уже приостановленные дела, по ним я должна все изучить и дать указания. Вникнуть надо, вдумчиво, не торопясь, подумать не о том, что есть, а чего не хватает.
— И все же, — настаивал Арнаутский. — Ну почему бы, — кивнул он на компьютер, — не запросить, к примеру, данные о судимостях за этот период.
— А что, интересно, — согласилась Зайцева и быстро набрала данные Саранцева, пробежав пальцами по клавиатуре.
— А ты сразу же, заодно, посмотри данные на Сердюка и Козаченко.
— Эти-то зачем?
— Напрасно следователь исключил версию о групповом убийстве. Они друзья Саранцева, были в тот день вместе. Алиби есть алиби. Но случайные ли они люди? Давай посмотрим.
Прокурор набрала и их установочные данные. На экране высветился текст, из которого выяснилось:
Сердюк — не судим, к уголовной ответственности не привлекался.
Козаченко в 1990 году осужден за злостное хулиганство к трем годам лишения свободы, освобожден в 1993 году по отбытии срока наказания.
Саранцев в 1990 году за угон автомашины осужден к условному наказанию, а через полтора года за рэкет с применением насилия к четырем годам, с частичным присоединением неотбытого наказания по предыдущему приговору. Освобожден в начале этого года.
Арнаутский удовлетворенно заметил:
— Вот видишь, информация интересная. Как ты полагаешь, что такие субъекты делают в свободное время, а его у них практически навалом? — И сам ответил на свой вопрос: — Делают то же самое, но эти дела остаются вне поля зрения суда и прокуратуры.
— И это я слышу от адвоката, защитника, — изумилась Зайцева. — Да ведь это же объективное вменение. Пройденный исторический этап, когда судили карманника за одну кражу, а имели в виду еще несколько.
— Ты права, Людмила, меня занесло под впечатлением дела Саранцева… Посмотри в свой календарь, послезавтра ты на месте?
— Да, а что?
— А с одиннадцати до часу?
— Если никакого совещания не будет, то на месте, а в чем дело?
— По этому глухарю могут появиться новые обстоятельства…
— Любопытно. От кого же?
— От меня…
— Ты что, из дела выудил идеи?
— Врать не хочу, все очень не просто. Подождем два дня.