– Гляди, дьяволенок явился. Встал среди честных людей, будто так и надо, и стоит, вражина.
Я смолчал, и вскоре Бад Калвин подошел ко мне с двумя старшими сыновьями.
– Что, дьяволенок, – с издевкой спросил бородатый кряжистый Бад, – нашел дохлую черепаху и продаешь панцирь? Ну-ну, могу дать за него старый башмак, левый. Правого нет, извини, выбросил – рассохся он весь.
Я опять промолчал, но вдруг почувствовал, как что-то екнуло и нехорошо защемило под сердцем. Я вдруг понял, что ненавижу старого Бада. Это открытие было настолько неожиданным, что у меня вдруг закружилась голова. Я посмотрел на Бада в упор и увидел, что его силуэт расплывается передо мной, как в тумане, который стоит над Гадючьей Топью по утрам. Я тряхнул головой, но туман перед глазами не рассеялся: круглое загорелое лицо Бада, казалось, плыло в нем и строило мне рожи. Явственно помню, что я едва не задохнулся от ненависти. Кровь бросилась мне в голову, и я непроизвольно стиснул зубы и сжал кулаки.
Я не знаю, как это произошло. Я вдруг взбесился, на меня нашло что-то, о чем я долгое время потом вспоминал со стыдом. Я бросился на них, один на троих, и начал драться. Мне было всего четырнадцать, а Роду, старшему сыну Бада, – семнадцать, и Джеку, младшему, на год меньше. Но я сделал их всех за минуту. Люди с криками шарахнулись с рыночной площади и побежали в церковь за Преподобным, но никто и пальцем не пошевелил, чтобы помочь Калвинам. И, прежде чем Преподобный появился, я уже ушел с площади, напоследок пнув старого Бада ногой в пузо так, что он тонко завизжал, перевернулся на живот и пополз от меня прочь.
С тех пор никто не осмеливался бросить мне в лицо оскорбление, насмешку или проклятие. Мне девятнадцать, меня боятся и обходят стороной.
Я пересек поле по меже и вошел в селение, миновав кузницу. На ее дворе который век ржавеют сваленные в кучи остатки старого железа. Мать говорила, что когда-то это были машины: тракторы, комбайны, даже вертолет. Теперь эти машины можно увидеть лишь на картинках старых книг – за много лет техника пришла в полную негодность. Железо проржавело, и лишь бережливость и скаредность не позволяют поколениям кузнецов от него избавиться.
Вслед за кузницей я миновал пекарню, вышел на задворки церкви, обогнул ее и попал, наконец, на рыночную площадь. Торговля была в самом разгаре. Я встал наособицу между рынком и церковью и поставил перед собой бутыль с ядом. Я никогда не хожу по рядам – кому нужен яд, тот и сам подойдет. В это время из церкви вышел Преподобный и, увидев меня, чуть не споткнулся на пороге. В рядах начали срывать с голов шапки да кланяться, и через короткое время головной убор остался лишь на мне. Отличная охотничья кепка из шкуры лысого волка. И от жары в Сезон Солнца защищает, и легко превращается в ушанку в Сезон Снегов.
Преподобный, напустив на себя важности, прошествовал к рынку. Когда он проходил мимо меня, я плюнул ему под ноги.
Яд распродался быстро. На последнюю унцию я нанял Гари Винтера, плотника, везти обмененный скарб ко мне домой. Гари с сыновьями впрягся в телегу, я навалил на нее мешки с овощами, инструменты и одежду, а сверху водрузил комод из древесины ушастого дуба, что у столяра выменял. Наконец, Бренда, Винтера дочь, уселась на все это верхом, и я сказал, что ей не помешает завести кнут – погонять отца и братьев, чтобы не ленились и шибче везли.
Бренда пробормотала что-то себе под нос, и телега тронулась, а я посмотрел ей вслед и остался на месте – спешить мне было некуда. К тому же я понимал, что если поеду на телеге, то только и буду пялиться на Брендины загорелые ноги и представлять, что находится выше, прикрытое короткой юбчонкой. И в который раз стану думать о том, что на мне род Экеров закончится.
Люди Дьявола, застрелившие почти двадцать лет назад моего отца, отняли у меня возможность иметь братьев и сестер. И жениться я не мог – не на ком было. Ни одна за меня замуж не пойдет – я же видел, как смотрят на меня девушки: со смесью интереса и отвращения. Еще бы: сын отлученной от церкви и сам от нее отлученный!
Девушки мне снились по ночам, и я, просыпаясь, чуть не выл от желания. Из старых книг я знал, что раньше существовали публичные женщины – для таких, как я. Проститутки. Но в Самарии, конечно же, ни одной проститутки не было со дня основания.
Девушки, когда подходил срок, выходили замуж и рожали детей. Те, кому мужа не досталось, доживали свой век старыми девами, и Преподобный тщательно следил за тем, чтобы не допустить греха. Грехи, конечно, случались. Выходя из дому затемно, я частенько видел смутные силуэты, через окно покидающие дома одиноких девиц и вдов. Но ни одна из них никогда не рискнула бы согрешить со мной, безбожником и отщепенцем. За это я ненавидел Преподобного еще больше, а бога, в которого свято верили все самаритяне, – за компанию с ним. Это из-за них двоих я обречен на безбрачие. Из-за них я так и не познаю любви.