— А ты разве не веришь?
Сердце старой девушки екнуло.
— Не знаю… Ты думаешь: здесь — сон, а там наступит пробуждение? А я вот думаю — там сон, вечный сон… Да, впрочем, не все ли равно, что будет там… Мне хочется жить, Глаша! Разве недостаточно страдала я эти годы? Я молода, я хочу жить, наверстать все, что потеряла… Жить хочется, Глаша… Мне двадцать пять лет… И молодость пройдет так скоро-скоро…
Уставшая с дороги Валя давно уже спала. Глафира Ивановна сидела на своей кровати и думала, думала…
Ей все еще не верилось, что Валя, которую она считала навеки потерянной, что Валя опять с ней… Но какое-то гнетущее чувство отравляло эту радость.
Глафира Ивановна ожидала увидеть постаревшую, осунувшуюся женщину, с признаками страдания на лице. А увидела — прежнюю Валю. Правда, слегка похудевшую и побледневшую, но по-прежнему кокетливую и живую.
Смотрела на ее холеные руки, аппетитно намазывавшие хлеб, и не могла отделаться от мысли:
«А ведь руки эти зарезали человека!..»
«Валя — убийца», — мысль, с которой не могла, вот уже два года, освоиться Глафира Ивановна.
И в миг свидания с сестрой мысль эта заработала с новой силой…
…Глафира Ивановна была против брака сестры. Зная ее капризный и себялюбивый характер, она болела душой за судьбу Вали. И притом, Валин жених, Каменский, внушал ей какое-то неприятное чувство.
Не такого мужа желала она любимой сестре: ей нужен был спокойный, уравновешенный человек, способный обуздать ее любящую крайности натуру. Но Каменский — он производил впечатление очень легкомысленного человека — и молод. Всего на три года старше Вали.
Глафира Ивановна взялась за неблагодарную задачу — убедить Валю в ошибочности ее выбора. И добилась только того, что между сестрами пробежала первая тень.
Но когда она стала получать от Вали короткие, но дышавшие восторгом первого счастья письма — она бранила себя старой идиоткой.
— Ведь Валя счастлива, а я хотела помешать ее счастью!..
Но сердце старой девушки не верило в его прочность…
Так прошло около двух лет. А потом в Валиных письмах зазвучали новые нотки. Ничего определенного, но именно эта недоговоренность, неясность и стала беспокоить Глафиру Ивановну. Порывалась поехать в Киев сама, но все мешали дела: она была начальницей гимназии.
Наконец, воспользовалась летними вакациями и отправилась к сестре.
Всего два года не виделись сестры, но Валино замужество, новая жизнь, новые люди, — все это поселило между ними какой-то холодок.
Глафира Ивановна видела, что Валя страдает, но она замкнулась в себе, хранила упорно полное молчание о своих переживаниях.
Помог случай. Как-то, войдя невзначай в переднюю, Глафира Ивановна увидела сестру, прильнувшую ухом к замочной скважине. По-видимому, та подслушивала разговор на лестнице. Глафиру Ивановну испугало выражение ее лица — чужое, злое.
— Валя!
— Уйди, — прошептала та, — уйди!..
Глафира Ивановна пожала плечами и ушла к себе. Но не успела закрыть за собой двери, как раздался звонок, и в передней послышались громкие голоса.
— Опять, опять ты был с нею! — говорил чужой голос, так мало напоминавший мелодичный Валин голосок.
— Случайность, — лениво оправдывался муж.
— Не лги! Я слышала часть вашего разговора…
Теперь Глафира Ивановна вспомнила, как раздражительно отзывалась Валя о жившей этажом выше опереточной певице, которая своим вечным пением «действовала ей на нервы». Говорила, что будет искать новую квартиру, как только кончится срок контракта. И все снова и снова возвращалась к этому вопросу.
Глафире Ивановне стало все ясно.
Боже, как безнадежно пошлой была вся эта история…
Но Валя, бедная Валя…
Прошел июль. Половина августа. Глафира Ивановна все сидела в Киеве, не решаясь оставить сестру, все больше и больше углублявшуюся в свои переживания. Валино состояние страшно беспокоило…
В конце августа, когда кончился контракт, Глафира Ивановна уговорила Каменского переменить квартиру. Переехали в совсем другую часть города.
И Валя заметно оживилась.
Но перемена была ненадолго. Однажды Валя пришла домой вечером очень расстроенная и возбужденная. Прошла прямо к себе, легла. Ночью у нее поднялась температура, сделался бред. Хотела послать за доктором. Валя капризничала и не позволяла.
Она не вставала весь следующий день. А когда в комнату входил муж — сестра заметила это — притворялась спящей.
Около восьми часов вечера Глафира Ивановна вошла к сестре и страшно удивилась. Валя стояла, совершено одетая, перед зеркалом и прикалывала шапочку.