— Господь с тобой, куда ты?.. Марш обратно в постель!
— Мне надо идти! — твердо ответила Валя.
— Куда ты пойдешь, ведь ты совсем больна!
— Физически я не больна, Глаша… Это все оттого, что я вчера узнала… И я должна убедиться… Сегодня — или никогда… Понимаешь: сегодня или никогда.
Валин голос дрожал. Глаза блестели. Слова были похожи на бред.
— Я тебя не пущу! — сказала сестра.
— Пустишь! Ты не смеешь меня держать, не смеешь!
В Валином голосе прозвучали истерические нотки.
— Я должна, наконец, знать все. Я знаю, что они сегодня встретятся. Он и сейчас у нее.
— Да, может быть, ты ошибаешься, и муж вовсе не изменяет тебе?
Глафира Ивановна в первый раз назвала вещи своими именами.
— Не изменяет! — истерически засмеялась Валя. — Да он изменял мне с первого же месяца после свадьбы! Ах, ты этого не знала? Ты была так наивна? Ну, не все были так наивны, как ты… Ну, а теперь пусти, — я должна быть там!..
Как горько упрекала себя все эти годы Глафира Ивановна, что не сумела удержать сестру в этот роковой вечер…
… — Я не хотела его убить, — говорила на суде Валя, — я вообще не помню, как все это произошло…
Осталось в памяти, как я отпирала дверь своим ключом. Дом был построен по-старому, ключи у всех квартир почти одинаковые… Я случайно сохранила ключ от нашей прежней квартиры… Он подошел…
Помню: прокралась по коридору до последней комнаты… Спальни… Там я увидела их…
А потом был туман… туман… Я очнулась, увидевши кровь… И когда она кричала…
В руках у меня был нож… Но откуда я взяла его — не знаю…
Больше полугода длилось предварительное заключение. Потом еще долго продержали Валю на испытании в психиатрической лечебнице.
Затем было судебное разбирательство. Глафира Ивановна приехать не могла. «Та» осталась жива и выступала на суде свидетельницей… И это было для Вали тяжелее всего…
Газеты раздували процесс в сенсацию. «Из ревности зарезала мужа» — аршинными буквами писали они в заголовках…
Суд Валю оправдал, как совершившую преступление под влиянием аффекта.
Да, судьи оправдали ее.
Ну, а совесть?
«Разве совесть не зовет ее властно на суд? — думала Глафира Ивановна, ворочаясь на своей узкой постели. — Неужели она может жить, как все, быть беззаботной, веселой, „пользоваться жизнью“, — как говорила она сейчас? Неужели можно вычеркнуть из жизни эту черную страницу, словно ее вовсе и не было?»
Глафира Ивановна опустила на подушку свою седеющую голову и глубоко задумалась о судьбе единственного близкого ей существа, казавшейся ей загадочной и скорбной…
ИЗ ЗАПИСОК УБИЙЦЫ
…Сквозь решетку окна вижу клочок голубого неба. Я люблю смотреть на него долго-долго…
Когда я так смотрю, мне вспоминаются юношеские годы, когда вся жизнь казалась такой же светлой и чистой, как это небо…
Боже, как давно это было…
А ведь мне только двадцать восемь лет…
Я безумно люблю свободу. Меня гнетут эти мрачные стены, давят тяжелые решетки окна.
В простенке между домов — калитка. По воскресеньям и четвергам, от двенадцати до двух — прием. Тогда она поминутно открывается, пропуская посетителей. Тогда я вижу мельком улицу и прохожих.
Как ненавижу я их, и как завидую я им: они свободны!..
Что же — это их право. Они достойные члены человеческого общества, порядочные люди.
А я — убийца…
Да, убийца. Обвиняюсь в хладнокровном, обдуманном убийстве.
Каторга…
А судьи, которые приговорят меня, не сделали бы они на моем месте того же самого?
А впрочем, может быть, и нет. Ведь люди трусливы.
Раскаиваюсь ли я в своем преступлении?
Не знаю.
Есть, правда, какое-то неприятное чувство, но я не нашел еще ему определенного названия.
Боль разлуки с Клавдией гораздо сильнее этого чувства.
Ведь я люблю ее, люблю!..
Ни одна женщина в мире не дала мне столько счастья, как Клавдия. Ни одна женщина не причинила мне столько страданий, как она…
Клавдия никогда не любила своего мужа. Она уважала в нем честного, хорошего человека и была привязана к нему, как к старшему брату.
Он был не плохой человек. Но… я не видал в жизни никогда такой тряпки, как Ивлев!..
И такому человеку считала она нужным хранить верность!..
Я знаю, что был первым, с кем она изменила мужу.
И знаю, чего это ей стоило.
Муж ее, врач, был на войне. Дети гостили у бабушки. Безмятежно протекали наши медовые месяцы.