Тридцать лет с ним…
До него не было ничего — одна пустота. Он дал содержание ее жизни, породил в душе ее новый, неведомый дотоле культ — культ любви.
Он был ее кумиром, богом, всем…
Тридцать лет — только для него.
Тридцать лет…
И начинала успокаиваться стареющая душа, и, чем дальше отходила молодость, тем больше стушевывались кошмары прошлого. Оставалась только благодарность судьбе, давшей такой подарок, как его любовь, как жизнь с ним…
Еще сегодня утром, наслаждаясь весенним теплом, думала Агния Андреевна о том, сколько светлого было в ее жизни…
И вдруг — несколько слов — и картина прошлого разлетелась, как мираж…
Вся жизнь — обман.
Вся жизнь — ложь.
И любовь, притворявшаяся тридцать лет — тоже фата-моргана…
— Покой, — говорит лицемер.
Если бы он знал, какой покой кипит в душе седой женщины с сердцем двадцатилетней!..
Лгать три десятка лет…
И не узнать за это время ее души!
Агния Андреевна вошла в спальню.
Красная лампадка мягко освещала обстановку — так давно знакомую, ту же самую, как всегда и все-таки — такую чужую сегодня… Лампадка горела сегодня как-то тревожно… Колебалось пламя. Мигало.
Да, все, как было… Только он… Тогда молодой, сильный… И лживый… Теперь седой, в морщинах — теперь он не лжет…
Почему?
Трус он был тогда, трус!
Не ради нее, — ради своего возлюбленного покоя лгал он столько лет!
«Ты могла меня убить тогда…»
— А теперь не могу?
Агния Андреевна остановилась у кровати спящего. Но не старика, седого и хилого, видели ее глаза.
Все оскорбления, все измены, вся кошмарная боль прошли снова в ее душе.
И пристален был взгляд ее черных, совсем не старческих глаз…
Спящий почувствовал это и проснулся.
— Ты что? Я испугался.
— Испугался? — резкий, жуткий смех прозвучал в комнате и отдался по саду.
— Ты что? — повторил он, приподнимаясь в постели.
Но две костлявых руки схватили его и повалили назад.
— Любишь покой, да? Ради собственного покоя мог притворяться всю жизнь? Покоя хочешь, покоя?..
Безумные жестокие глаза, — глаза карающей Немезиды, — смотрели прямо в душу Осипа Петровича.
А цепкие руки, обвившиеся вокруг его шеи, сжимали его сильней и сильней.
Он больше не дышал. Руки отпустили его.
— Всю жизнь… — простонала Агния Андреевна, опускаясь на колени около кровати.
Силы, взявшиеся неведомо как, оставили слабую женщину. Больное старое сердце не выдержало волнений дня.
Остановилось.
Яркий зигзаг прорезал синеву и осветил мирную спальню.
Мигнула красная лампадка, осветив строгий лик Девы в углу…
Загрохотал весенний, недовольный чем-то гром.
Благоуханная, благодатная весенняя ночь разразилась бешеной грозою…
МЕСТЬ
Это произошло так.
Прапорщик Иванов сидел в кондитерской и аппетитно снимал с кофе сбитые сливки, когда к соседнему столику подошел красивый мужчина лет сорока, громко отодвинул стул и подозвал кельнершу.
Прапорщик мельком взглянул на нового соседа и продолжал есть. Но, почувствовав, что на него смотрят, поднял глаза и встретился взглядом с незнакомцем. Тот пристально смотрел на прапорщика своими холодными серыми глазами.
Это внимание постороннего человека было прапорщику неприятно. Он провел рукой по волосам, потрогал пуговицы — кажется, все в порядке. Покосился в стенное зеркало. На него глянуло бесцветное, маловыразительное лицо.
Незнакомец продолжал фиксировать Иванова взглядом.
— Что ему нужно? — с досадой подумал прапорщик.
Знать его незнакомец не мог: Н-ский полк стоял в городе всего две недели и знакомств у Иванова пока не было.
Да он и не хотел ни с кем знакомиться: по странному капризу судьбы, Иванов был переведен в тот город, где жила его невеста, с которой он не виделся со дня призыва.
Теперь он каждую свободную минуту посвящал любимой девушке. Иванов ждал ее и сейчас.
— Какой, все-таки, неприятный господин…
Внезапно мысль о соседе отлетела куда-то в бесконечность, и по лицу прапорщика разлилось выражение молодой, светлой радости. В дверь входила хорошенькая шатенка в элегантном синем костюме.
Иванов вскочил навстречу невесте, и, быстрым движением, задел стул неприятного соседа, так что шляпа и палка упали на пол.
— Пардон! — сказал он, поднимая упавшие вещи.
Но господин поднялся с места и отчетливо произнес: