И никому на всем белом свете нету дела до меня!..
Вспомнила, как весело жила я до замужества.
Вечера, пикники, каток, поклонники…
Ты не танцуешь. Став твоей женой, я бросила балы. А я так люблю танцевать… Всю атмосферу бального зала…
Разве все это уже прошло? Разве я не могу больше нравиться?
Я зажгла свет. Посмотрела в зеркало. На меня взглянуло хорошенькое, пожалуй, даже красивое лицо. Стройная фигура в прекрасно сшитом платье.
О, если бы я только захотела!..
Но я не хочу… Жизнь моя принадлежит ему.
А разве он ценит?
Пройдет лет пять-шесть — потухнет в нем остаток чувства, на смену придет привычка…
Молодость пройдет. Как сон — серый и скучный…
И в душе моей загорелась вдруг такая жажда жизни, так захотелось мне шума, блеска, света, музыки, разговоров, недоговоренных взглядов и слов.
Потянуло к людям.
Я оделась и вышла на улицу. Людской поток подхватил меня и понес.
Я зашла на огонек кино. Я так давно не была в людных местах, что от света, музыки и духоты у меня сделалось легкое головокружение.
Показывали какую-то современную драму. Муж обманывает жену, а та, после многих сцен ревности, убивает его и себя.
Игра артистки, совпавшая с моими недавними переживаниями, расстроила меня. Музыка волновала.
Хотела встать и уйти — но неловко было как-то во время действия. Рядом со мной сидел офицер. Я заметила, что он смотрит на меня. Его внимание сначала было мне неприятно. Офицер пытался заговорить со мной. Было ясно, что я ему нравлюсь.
Мне стало досадно.
„Вот, муж в клубе, и, вероятно, даже не вспомнит обо мне. А если я расскажу ему, как заинтересовался мной чужой офицер — снисходительно улыбнется. Он слишком уверен в своем обаянии“.
Не знаю, откуда у меня явилась вдруг такая злоба против тебя… И этот задор, позволивший мне бросать кокетливые взгляды на соседа.
Музыка щекотала нервы. На рассудок легла пелена…
Хотелось беззаботного веселья, смеха… Всего, чего так давно не было в моей жизни…
Остальное все было сном.
Сном, от которого я проснулась только на пороге своего дома“.
Понимаете вы ее состояние, когда она вернулась домой?
Меня еще не было. Я вернулся из клуба позже обычного. Я не знаю, было ли это предчувствие — странное чувство охватило меня, когда открыла дверь не она, а прислуга.
Я ощутил потребность видеть Веру.
Пошел к ней. Она лежала с закрытыми глазами. Какое-то по-новому страдальческое выражение было на ее лице.
Непривычная нежность охватила меня. Я наклонился и поцеловал ее в лоб.
Я ждал благодарной улыбки, а увидел горькие слезы.
Она отговорилась мигренью…
Я не считаю нужным давать вам дальнейшую часть исповеди моей жены. Но вы поймете, как она страдала!
У нее не хватало мужества сознаться мне во всем — может быть, потому, что я был необычайно нежен с ней. Это были для меня светлые дни безмятежного счастья, напомнившие медовые месяцы. Для нее — дни, полные всех мучений ада…
Может быть, со временем она успокоилась бы, двойной нежностью искупила бы свою минутную вину, — но тут снова подвернулись вы.
Мы шли с женой по улице. Помню, что нам было беспричинно весело — мы смеялись каждому пустяку.
Вера шла впереди; я отстал, давая дорогу двум встречным дамам.
Какой-то офицер поравнялся с женой. И, радостно улыбаясь во все свое широкое лицо, окликнул ее:
— Верочка!
Жена смерила его взглядом с ног до головы и, быстро обернувшись ко мне, чтобы схватиться беспомощным жестом за мою руку, сказала:
— Вы… вы… кажется, ошиблись!..
Страшная бледность жены, ее растерянность и ваша глупая физиономия сказали мне все.
— Кто это? — грубо спросил я, схватив ее за руку.
— Я… не знаю… — лепетала она.
— Я догоню его и спрошу!..
Я рванулся за вами. Жена схватила меня за рукав.
Плакала, умоляла. Произошла дикая сцена. Мы забыли, что находимся на людной улице, что любопытно оглядываются на нас прохожие…
Не помню, как вырвал у нее признание.
Знаю, что оставил Веру плачущей на пороге какого-то дома, а сам ушел — без цели, без мысли…
Я не хотел тогда назвать свое чувство ревностью. Я просто считал себя оскорбленным в своем человеческом и мужском достоинстве.
Я мог бы простить Вере мимолетное увлечение, флирт в мое отсутствие — но такая пошлость!..
Для меня, человека с тонко развитым эстетическим чувством, нет в мире ничего отвратительней пошлости.
Я провел ночь в клубе. Мы много пили.
Когда я подходил к дому, в душе моей не было больше давешнего чувства гадливости к жене.