Почему она сказала «нет»?..
И в воспоминаниях жгут его поцелуи…
До воскресенья — три дня.
Почему ты насмешливо улыбаешься, луна?
Ты что-то знаешь?
— Люся, скорей. Портниха торопится в город.
— Сейчас, мамочка, сейчас!
Люся входит в гостиную, где через кресло переброшено что-то белое, воздушное, сказочное.
Портниха, седая, но юношески юркая, ходить кругом, поправляет складки. Люся не слушает, что говорит мать. Смотрит на себя в зеркало.
Удивляется, что так бледна.
— Фату!
Невеста видит свое отражение — и оно кажется и чужим, и страшным. Когда снимает платье, на глазах — слезы.
— Люся, что с тобой?
Но Люся не слышит. Она уже в саду. Открыла калитку.
Идет в пески…
Молчат пески…
Серое низкое небо нависло над их простором. Над черным лесом встает тяжелая сизая туча.
Будет гроза.
Солнца нет, но парит. Тяжко. Невыносимо.
В эту погоду пробуждается в человеке все дурное. В эту погоду зреют в сердце черные мысли.
Ты, серо-сизая туча, скорее рождала бы ты молнию!..
— Пески, милые, жгучие пески, вы жжете тело так, как жгут его поцелуи! Но он не целовал никогда тела. Только шею. Один раз — грудь…
Здесь, на песках…
Пески, милые пески, целуйте меня всю!
Вы не можете, вам мешает одежда? Прочь ее, прочь!..
Целуйте горячее мое тело, милые, милые пески!
Ниже и ниже сизое небо.
Черная туча, покинувши лес, распростерлась теперь над песками. Сумерки среди дня.
С резким криком пронеслись над песками три серых и страшных вороны.
«Кра-кра», — донеслось сверху.
Но молчат пески и жгут раскаленными поцелуями обнаженное тело прекрасной девушки.
Есть жизнь в песках.
Тяжелой походкой пробирается через пески Чужой. Его одежда в пыли. Позади него — длинная дорога. Его небритое лицо и впалые глаза говорят о бессонных ночах.
Он не голоден. Есть еще хлеб. Но мучит жажда, зной.
Неведом его дальний путь. Неведом самому. Но только подальше — подальше от людей…
Люди и он… между ними — бездна… Чужда ему человеческая жизнь. Людские стремления. Непонятны и дики их законы. Он презирает их.
Есть в жизни один закон — и закону этому повинуется в природе все, начиная от небесных светил, пожирающих друг друга, и кончая ничтожными насекомыми.
Закон сильного — закон зверя.
Человеческое-звериное «я хочу».
Дальше, дальше вперед. Дальше от людей, придумавших для сильных тюрьмы, цепи, железные решетки.
На руках еще не зажили раны от прутьев чугунных, подпиленных твердой рукой. В ушах не замер еще лязг задвигаемых засовов.
Назад — никогда!
Рука судорожно сжимает нож.
Дальше, дальше — все равно, куда…
Поднимается ветер. Гудят пески.
Недовольно гудят, попираемые ногой Чужого.
Есть жизнь в песках.
Чужой — на откосе холма, и смотрит, и смотрит на нагую спящую девушку. Белое тело лежит на белом песке. Закрыты глаза. А на устах тихая улыбка.
Снится милый белой девушке…
Спускаются тучи. Воздух — раскаленный свинец. Ветер крутит песок, играет черными кудрями и гудит:
— Проснись, проснись, белая девушка!..
Жадные поцелуи, знойные поцелуи сыплются на тело девушки.
Цепкие руки гасят ее сопротивление. Жестокие глаза велят заглушить крик.
И страшны, и мучительны эти непрошеные ласки…
Ласки Чужого… Ласки зверя…
Не задела гроза песков.
Там, за лесом, где ласкается к небу зеленый бархат лугов, прогрохотали ее громы, отсверкали молнии, пролился обильный дождь.
А над лесками из серой дымки падают только теплые капли.
Плачет чистыми, грустными слезами небо и глубоко уходят они в песок, берегущий страшную тайну.
Далеко через пески, в лес, где не выдаст их мох, уходят следы Чужого.
И на месте последней борьбы — невысокий песчаный холмик.
Наскоро, торопясь, забрасывал белое тело Чужой. И крепко прижался к нему влажный песок, и жадно впитывает в себя теплую кровь, сочившуюся из девичьей груди…
Серые и злые, переговариваются на опушке любопытные всезнайки-вороны.
Молчат пески…
ВИНОВНА
— А я тебе говорю, что был десяток! — визгливо кричала толстая женщина в красном капоте, тыча мясистым пальцем в стоящую перед ней тарелку.
— Да брось, Маня! — отозвался из соседней комнаты муж, — ну, велика важность, что Луша взяла одно яблоко?
— Не брала я ваших яблок! — грубо ответила девушка в засаленном фартуке.
— Она не смеет лгать! Не смеет! Дрянь! Воровка! — истерически выкрикивала женщина в капоте.