- Паопао - это просто имя? Нутром чую, что нет!
Жаль, что его излюбленный метод дал сбой. Нет, нет, он попробовал бы залезть куда-нибудь, но было бы наивно полагать, что это было бы легко. Конечно за пару дней он, наверно, забрался бы на объект. Но времени было в обрез.
*
Дукс покружил по лесу по извилистым тропам холмов и вернулся в свою берлогу. Солнце уже цеплялось за пушистые мягкие зеленые холмы, пробиваясь сквозь деревья и раскрашивая всё ослепительным ярким белым сиянием.
Полковник пошарил в рюзачке и, как факир, вытащил крепкую жестяную коробочку, на которой было написано «Грим», а внизу «Сделано в СССР», а еще ниже номер ГОСТа. Эту коробочку дукс надыбал на заводе в Хлебниково, еще будучи студентом. Установив зеркальце у камня, он стал менять свою внешность. В дело пошли липучие невидимые подтяжки, наклеивающиеся ресницы и брови, гуммоз, шпаклевка и нарисованная белесая старческая щетина. Когда у него появлялось время, он мог выдавать настоящие шедевры. Уже к сумеркам по холму медленно прошел сгорбленный, полный достоинства, старик с котомкой за плечами и длинным черным посохом. Быстро стемнело, как это бывает на юге. Полковник стал терпеливо ждать. Камеры, которые он поставил еще утром, автоматически фиксировали выезд и въезд в резиденцию. Его внимание привлек большой чартерный фургончик. Видимо, этот работяга сновал туда и обратно по хозяйственной части. На повороте с крутым подъемом, грузовик неизбежно должен был притормозить.
Старик слился с большим деревом. Неожиданно прошумел вечерний бриз и со стоном отозвались скрипом толстые стволы древних деревьев, закрякала утка-мандаринка, что-то дико выкрикнули золотистые обезьяны и началась неведомая для человека ночная жизнь, освещенная разноцветным небом огромного города.
В редкие моменты затишья он чувствовал себя слабым, но мыслящим тростником, как говорил Декарт. Его, вообще-то, странная жутковатая работа полностью заслоняла его собственное эго. И в редкие мгновения свободы он наслаждался возможностью быть самим собой.
Под грузом воспоминаний он видел реки, которые имеют начало и конец, но видел и другую реку, у которой нет начала. Он видел синее небо с бездонным горизонтом и ослепительную царевну, выходящую в ночи из гор. И память о бесчисленных сибирских каторжных и ссыльных, а кто-то из них мог быть его матерью или отцом, его братом или сестрой. И он должен жить, для того чтобы эта память не была задавлена и не канула в Лету. И пусть вернется непорочным младенцем личность с врожденным знанием истины, которая сумеет противостоять лжи, унижению в попытках раздавить человека, пусть даже таких немного.
*
Наконец загрохотал грузовичок «Дина». Для топ-диверсанта знание днища любого автомобиля - это как сдача правил на вождение. Досконально изучаются все поверхности, щели, потенциальные тайники и электрические проводки. Провода можно, например, перекусить, чтобы автомобиль не уехал, или же туда вложить пластид и взорвать автомобиль в момент включения зажигания. Можно туда засунуть микрофоны или же заставить остановить автомобиль в самый неподходящий момент, подкинув компромат или наркотики. Особым шиком со времен Смерша было умение держаться под брюхом лошади или цепляться за днище грузовика.
Тем не менее, полковнику пришлось испытать несколько неприятных секунд, болтаясь под днищем низкой тойоты и царапаясь о щебенку и асфальт.
- Старею, - подумал дукс.
Грузовичок проехал вверх пару сот ярдов и остановился перед воротами. Обостренным слухом полковник слышал, как долго говорили охранники на мандарине и, наконец, медленно открылись мощные огромные ворота объекта. Поднявшись выше на тридцать ярдов, грузовик остановился. В течение последнего подъема он отчетливо мог видеть две пары ног в черных армейских бутах. А теперь он уже видел несколько десятков пар, со всех сторон под днищем образовалось несколько стволов, направленных на него.
- А вот это провал! - подумал полковник.
- Очень медленно клади оружие, амиго, - сказал нараспев сладким голосом по-английски невысокий усатый мандарин, видимо, начальник патруля. Рядом, если так можно выразиться, счастливо блестела физиономия охранника, которому не удалось с утра поймать этого наглейшего диверсанта.
Сильными ударами стволов полковника вытолкали из-под автомобиля и вмиг каре замкнулось. Били молча, сильно, ботинками, прикладами, ладонями, ногами. Первые удары он еще контролировал, но несколько мощных профессиональных апперкотов отправили дукса в глубокий нокаут, превращая его в отбивную.
*
Сознание медленно возвращалось к нему. Он потихоньку попытался разглядеть чего-нибудь сквозь щелки ресниц, но видел лишь черно-фиолетовую темноту. Единственное, что он мог еще понять, так это то, что он пока еще жив. Вдруг кто-то коротко сказал что-то непонятное и дукса окатили ведром холодной воды. Притворяться было глупо. Он лежал на камнях плаца, обнаженный, с ранами и кровоподтеками.
- Вставай, - невесело сказал тот же сладкий голос, - вставай, амиго!
Полковник медленно поднялся. Четыре карабина направились ему в грудь. Тогда он выпрямил плечи, собрался с силами, гордо улыбнулся разбитыми губами, насмешливо скользнув по холодным глазам караульных, и посмотрел на небо. Офицер прочитал что-то невнятное.
- Видимо, последнего слова не будет, - подумал он, - и к лучшему!
Как профессионал, он давным-давно был готов к такому исходу. Сладкий тип сжато прохрипел:
- Готовься!
Одна часть его души, ликуя немыслимым страхом и младенческой чистотой, уже озарялась поднимающимся вверх невероятным светом. Другая часть, со всеми крепкими привязанностями, с его израненным болящим телом, держалась только духом борца.
- Пли!
*
Хорошо быть этаким довоенным берлинским профессором, читать лекции озабоченной молодежи, выдавать экспромтом не очень понятные многочисленные силлогизмы, обозначать сентенции, поучать или же смешить аудиторию, иногда чувствуя себя чуть ли богом. Стараться не опаздывать, вовремя по утрам готовить омлет с беконом и помидорами, не пропускать тренировки. За последние семь лет их общей жизни Томас стал настоящей второй половинкой, надежным, как университетский кампус. Гармонирующая профессорская чета иногда, казалось, была неразделимой. Она называла его «зайчик», а он ее «мое сокровище». Когда он ненадолго уезжал, мобильник становился мелодичным продолжением их разговоров, а во время лекций и семинаров они постоянно обменивались сообщениями.
Поэтому, когда вдруг он неожиданно куда-то исчез, она слегка занервничала. Они только что были вместе в холле, он побежал заказать пару сэндвичей, а она присела к столику. Через десять минут уже начиналось следующее заявленное выступление. Она закружилась по быстро редеющему холлу.
- Блеск, - подумала она, - он застрял в туалете.
Она приблизилась к мужскому туалету в границах приличий, но вместо ожидаемого Томаса оттуда выскочил долговязый очкарик, а затем вновь воцарилась тишина. Она сбегала в лекционную, уже лишь для проформы. Самое ужасное то, что мобильник отвечал ей длинными гудками.
Она металась по бесконечному кубу клуба де Гонгконга, задевая людей, которые казались ей сонными мухами. Внезапно она увидела полицейских и мужчин в штатском. На полу были разложены черные ящики. Некоторые из них были помечены мелом. Рядом суетился фотограф со штативом. Она была на грани истерики. Как будто бы ее вовлекают в дурной водевиль, обжигая цепью внешних сил. Медленно и отстраненно она закружилась по нескончаемым пролетам и коридорам клуба.