Возле какой-то полутемной лестницы она услышала тяжелое рычащее дыхание и кто-то крепко обхватил и сильно толкнул ее. Нестерпимая боль совпала с ее истерическим криком. Она профессионально съездила насильнику в пах, тем самым ослабила его хватку и бросилась вниз по лестнице с истошным визгом. Но огромный серый огромный капюшон надвигался всё быстрее и быстрее.
*
В любой строгой глубокой системе взглядов на донышке видится бог. С рождения в ребенке заложена вечно мятущаяся бессмертная душа человека. В младенчестве она ликует и плачет и невиданными яркими сочными красками рисует свое детство, которое остается в памяти у смертного главной опорой до конца его дней. Классическая европейская философия вынужденно признает де факто вложенную в ребенке априори готовую систему знаний со своим собственным эго. Древние книги сходятся в понятии новорожденного махата, могучего младенца, легко и играючи создающего новые миры. Куда непонятнее откуда берется коллективное бессознательное, память предков и где это находится. Еще непостижимее понятие духа, абсолютного духа и тем более святого духа.
Древние книги утверждают, что этот орган, размером с палец, находится в районе солнечного сплетения и состоит из другой тонкой субстанции, чем душа. Многие мудрецы связывают коды единичных человеческих жизней многоуровневыми записями идеального абсолюта духа и мировой души. Человек, рассыпается на бесконечных различных божков, духов и специй, и поэтому не может установить незыблемые внешние для него основы. Единственно, что тот может выстроить свою собственную систему взглядов. Но и она может не выдержать критики. Даже Канта. Поэтому для индивидуума единственным компасом остается нравственный категорический императив, тоннель внутреннего эго и внешнего размытого мира.
И каким бы мудрым и сильным человеком ты ни был, ты будешь сокрушен и зальешься горькими слезами, когда придет этот миг, рассыпятся все твои основы и привычки и голым ты бросишься последним прыжком в вечность, разрывая все свои привязанности.
*
- Пли!
Он бесконечно этого ждал, но освобождения не пришло. Вместо этого полковника еще раз облили водой из шланга, а затем ему бросили бэушные полинялые трусы цвета хаки, шаровары и кимоно такого же цвета.
- Ух, цветочки! - подумал дукс, - будут и ягодки. Будет круче, чем в Анголе!
Для острастки караульные еще раз пнули его по почкам, замкнули каре во главе со сладеньким офицером и повели вверх по извилистой, хорошо освещенной, пешеходной широкой брусчатке. По небу немыслимыми фонтанами, фейерверками, веерами играли сочные мощнейшие разноцветные лазеры. Повсюду заиграла медленная торжественная грустная божественная музыка, пробивающая до костей.
- Ведь эта музыка немыслимо близка...
С последним аккордом его ввели на высокую просторную террасу. В середине террасы высилось огромное кресло, похожее на трон. Сидящий на троне, казалось, безмятежно дремал. На нем была одета плотная рубаха с фальш-погончиками пятнистого зеленовато-мышиного цвета, чем-то похожая на френч, а также белые штаны и массивные коричневые сандалии. Совершенно непропорционально выглядел его огромный лысый череп с черными бакенбардами. Мохнатые брови напоминали линии хищной птицы, гармонируя с длинными тонкими чувственными губами и удлиненным подбородком с вертикальной ухоженной бородкой. Отдельно восседал, с горбинкой, рыхлый нос. Череп мыслил или же медитировал. Пентаграмма охраны замерла в глубокой почтительности, преклонив головы. Наконец он взмахнул пухлым безымянным пальцем с квадратным черным перстнем и охрана, продолжая сутулиться и кланяясь в землю, удалилась.
Череп пружинисто и легко вскочил и какими-то зигзагами, с неровной скоростью приблизился к полковнику. Его черные, как огненные угли, глаза вперились прямо в душу солдата. Они долго молча смотрели друг на друга.
- Что ты ищешь? - наконец тот произнес почти неслышным, отстраненным голосом, похожим на рык.
- Истину.
- Ты уже мертвец.
Дукс широко улыбнулся и неопределенно кивнул, как кивают индийцы.
Силой мысли Череп, казалось, читал все потаенные думы полковника, подобно Солярису.
- Наемный профессиональный служака с понтами, мясо, психически больной, нищий, с комплексами, которому жаль умирать, - подумал Махер.
На мгновение полковник увидел яркую картинку, как народы превращаются в корм вот такого черепа, тайного правителя мира, в совершенстве владеющим силой манипулирования людьми.
- Откуда ты знаешь?
- Из Тибета.
- Поздно. Пришло время.
Череп зигзагами стал неровно уходить. Вдогонку он глухо добавил:
- Ты получишь ее. Там.
- А чья это музыка?
Череп, повернувшись, остановился:
- Моя.
*
..«Могу сообщить, что в этом году германские города, гавани и центры военной промышленности подвергнулись такому огромному непрерывному и жестокому испытанию, которое не переживала ни одна страна. Особенно сильной была бомбардировка Гамбурга. В последнюю неделю июля тысяча девять сорок третьего года на город было совершено шесть налетов ночью и два налета днем. Сброшено семь миллионов килограмм бомб. Как сообщается в отчете Управления по изучению результатов стратегических бомбардировок, город был разрушен на шестьдесят процентов, причем восемьдесят процентов этих разрушений явилось следствием пожаров. Город совершенно выгорел на площади двенадцать квадратных миль; на площади тридцать квадратных миль были повреждены здания, погибло до восемьдесят тысяч человек; уничтожено триста тысяч квартир. Без крова оказалось семьсот пятьдесят тысяч человек. Когда пламя прорвалось сквозь крыши множества зданий, возник столб раскаленного воздуха. Он поднялся на высоту более двух с половиной миль и имел диаметр, как оценивалось в самолете, летевшем над Гамбургом, полторы мили. Этот воздушный столб находился в бешеном движении; его питал стремительный приток более холодного воздуха у основания. В полторы мили от пожара эта тяга воздуха увеличила силу ветра до скорости двадцать миль в час. У границ площади, охваченной пожаром, скорость воздуха, по-видимому, была еще больше, так как там были вырваны с корнем деревья диаметром три фута. Температура быстро достигла точки воспламенения любых горючих материалов, и вся зона пылала. Выгорело все без остатка. Не осталось и следа от всего, что могло гореть. Только через два дня можно было приблизиться к зоне пожаров. Тогда Черчилль назначил Артура Харриса главнокомандующим бомбардировочной авиации. Главным советником Черчилля был профессор Фредерик Линдеманн (лорд Червелль), физик родом из Баден-Бадена Тридцатого мая тысяча девятьсот сорок второго года Линдеманн представил Черчиллю план «лишить жилищ» жителей пятьдесят восемь немецких городов с населением более сто тысяч человек. Согласно этому плану, около двадцати двух миллиона человек должны были остаться без крова, а девятьсот тысяч погибнуть.
Как всегда, речь шла также о том, чтобы уничтожение немецких городов отвечало экономическим принципам сбалансированности затрат и выгод. Английский математик Фримэн Дайсон во время Второй мировой войны работал аналитиком при британском отряде бомбардировщиков. Он сообщает, что тщательно подсчитывал «до самого конца, как можно было с наименьшими затратами убить дальнейшие сотни тысяч людей». При этом он сравнивал себя с эсэсовцами, планировавшими уничтожение евреев. Они, по его словам, также сидели в своих кабинетах и занимались расчетами, как эффективнее всего убивать людей – «точно так же, как я. Существенное различие состояло в том, что их упрятали в тюрьму или повесили, в то время как я остался на свободе».
Найденный в конце концов эффективный метод уничтожения выглядел так: сначала сбрасываются авиационные мины (осколочно-фугасные бомбы), ударной волной которых срывает крыши, выбивает стекла и обрушивает брандмауэры; затем в открытые сверху дома сбрасываются зажигательные и фосфорные бомбы, пламя охватывает деревянные перекрытия, двери, мебель, гардины, ковры, перила лестниц, а воздушная тяга превращает каждый очаг возгорания в огромный пожар; и наконец, с помощью фугасных и осколочных бомб, отчасти замедленного действия, на улицах в местах их падения возникают воронки, разрушаются водопроводы, чтобы воспрепятствовать действиям пожарных и позволить бесчисленным отдельным пожарам беспрепятственно слиться в единый огненный смерч, в котором гибнут все люди, оказавшиеся в подвергшемся бомбардировке районе: сгорают в огне или задыхаются от дыма, независимо от того, сидят ли они в подвалах или пытаются спастись бегством под открытым небом.