Хэйгел помолчал, а затем отчетливо сказал:
- Но, это в некотором роде не совсем люди, в обычном смысле.
- Это какой-то кошмар, - произнес вице-президент.
- Именно поэтому они по-настоящему страшны для нас.
Зал шумел и, видимо, достиг своего пика.
- Время пришло использовать нейтронную бомбу!
- Это сумасшествие.
- Давайте будем уничтожать аппараты.
- Как их называют.
Кто-то предложил слово «иммортель». Все рассмеялись. Окей, иммортель.
- Но у нас же есть вакуумные бомбы. В этом смысле они идеальны.
- Ха, уже пробовали. Погибло все живое, кроме людей Махера. Они действительно…идеальные иммортели.
- Кто-то контактировал с объектами? - осведомился Президент.
- Да, вот он.
*
Два охранника из темноты вытолкнули Томаса. Яркий свет ослепил его на несколько секунд. Томас почернел от всего происшедшего: от военных действий, бесконечных утомительных допросов, изощренных пыток без сна и от повторяющихся в различных ракурсах тупых вопросов. В этом обросшем похудевшем страдальце вы, наверное, не опознали бы холеного добряка со свежей физиономией, который был недавно на конференции «Бесконечное здоровье».
Президент улыбнулся Томасу, и тот почувствовал настоящее тепло и расположение. Наконец-то перед ним нормальный человек, а эти все косились на него, как на врага, и тем более устроили жестокий допрос с пристрастием.
- Молодой человек! Вы должны прекрасно понимать, что мы находимся на военном положением, тем более, что вы оказались на территории охраняемого военного объекта США. Надеюсь, что Вы не сильно пострадали?
Томас покачал головой и издал мычащий неопределенный звук.
- Сэр! У нас несколько минут, которые могут очень многое изменить в истории США.
- Я понимаю! - тихо произнес Томас, блеснув очками.
- Прекрасно, - сказал Президент.
- Те, которые, они, понимаете, другие. А эти…
- Вы имеете в виду гвардейцев Махера?
- Ну да. У них другая база.
- Но кто управляет ими? - воскликнул Президент.
- Вы попали в самую точку.
Томас прокрутил в голове ночной удивительный разговор с Густавом Розенбергом. Люди, видимо, никогда не смогут до конца договориться друг с другом. Вот уже некому рассказать о некогда прекрасных мгновениях, наполненных страсти, битвы и любви. И если ты хорошо знаешь цену усталости сумерек, принимаешь этот падший мир и сильных, и слабых, и жестоких, и высокомерных, и несчастных, и глупых, и больных и если ты сможешь возлюбить этот мир и отдать самое дорогое в самом себе, то ты сможешь войти в иррациональный мир, который недоступен для большинства обычных землян. Тогда ты сможешь принять не только земных врагов. Ты сможешь довести логическое единство, которое построили боги.
- А те? Они…, что инопланетяне?
- Нет. Их отряд небольшой, - Томас посуровел. - У них устаревшая технология. Но зато она построена на жертве и любви.
- Сколько их всего? - кто-то спросил из зала.
- Двадцать пять тысяч.
Томас неотрывно смотрел прямо в глаза Президента.
- А махерцов тьма. Однако ими управляют человек и его голод.
- То есть Вы хотите сказать, что мы можем проиграть бой? - с натянутой усмешкой спросил генерал.
Всем как-то стало не по себе.
- В любую секунду. Может даже сейчас! - сказал Томас.
- То есть…Но, если же убрать человека? - кто-то пискляво проблеял из свиты.
Томас очень серьезно посмотрел на военного.
- Вы уже не успеете.
*
На дне обугленной посеревшей воронки лежало бездыханное тело полковника. Душа его непостижимым способом видела, как пьют чай и думают о нем те, кто его любят. И вновь пришла юная миледи, и опять звала в чертоги из бело-голубых огромных облаков.
Невероятно, но он отчетливо видел, как за камнями прятались противники с обеих сторон. Он читал их мысли и ему было смешно. Под камнями в глубине он видел тонкую структуру зеленоватого чернозема.
Дукс был счастлив. Он легко поднимался над белым теплым светоносным эфиром, легко поднимался ввысь, с наслаждением терял привязанности. Он понимал, что умирает еще молодым. И этим был несказанно счастливым.
Но перед самой черной бездной его остановили. Трое ждали его. Его отец посмотрел на друга.
- Рано.
Втроем они посоветовались. И тяжелой рукой отца его вновь сбросили с небес прямо на землю.
*
Боль, которая никогда не отпускала его, крепко привязала его к земле еще в самом первом ранении в двадцатилетнем возрасте. Тогда, подобно двум плитам земной коры, прошла глубокая трещина, разбив вдребезги наивное его детство, его мечты и веру в вечную прекрасную жизнь. Вместо этого она принесла ему постоянную незатихающую боль и с трудом превозмогающую искусственную улыбку. Болтаясь в госпиталях, он доходил до самого края отчаяния. Но там была та, которая вытащила тогда его из пропасти.
И он принял первый свой неравный бой. Пока его сверстники, относительно статистически успешные, прокручивали разноцветный фильм тщеславия, он с нуля невероятными усилиями научился удерживать боль и улыбаться наперекор всему.
Но в этот раз боль была такая, которая бывает лишь в промежуточном состоянии, между жизнью и смертью. Из далекого далека прилетели его два ангела и неотступно витали в округе. Он понимал, что если он уснет, то умрет.
Он приказал себе: «Не спи!». У него есть дело. И он должен его сделать!
*
Бесконечным сном закричала его мать. Младшая из девятерых братьев и сестер. Расстрел ее отца на дне глубокого черного оврага. Молодые красивые охранники с втянутыми внутрь нижними челюстями, уносящие ее игрушки, сделанные руками отца, ее тетрадку с ее первыми стихами, истрепанные книжки, передаваемые по наследству. Новое мудреное слово: «Конфискация. Полная конфискация». Поначалу всем казалось, что это какая-то ошибка, и вот-вот она рассеется. Поначалу многие еще шутили, когда каждый день увозили семьи на пересылку и потом на коричневые ржавые баржи. Но особых весельчаков и умников по вечерам забирала особая тройка «куда следует». Этих людей больше никогда никто не видел. У всего поколения детей «врагов народа» тогда навсегда исчезли улыбки.
В раннем октябре баржа пристала на берегу широчайшей реки.
Оставшуюся часть семьи вновь разделили. Мужчин, ее братьев, в тайгу. А женщин и ее мать в другую тайгу. По утрам божественно блистали в ургане сверкающие зеркала первого тонкого льда, рисовали замысловатые узоры и веера змеи великой реки и улетающие яркие разноцветные листья, томящиеся в чистейшем воздухе. Они копали землянки целыми днями, пытаясь спастись от голода и холода безмерных васюганских болот.
Ее мать понимала, что с приближающейся зимой вряд ли кто-либо выживет. Ей удалось умолить помощника капитана, отдав последние вещи, спрятать пятнадцатилетнюю дочку под покровом ночи в брюхе огромной баржи.
Но оказалась все не так.
В ту же ночь пьяный молодой рыжий охранник пытался изнасиловать девочку. Чудом она выскочила из баржи.
В эту ночь она перешла из состояния спецпоселенки дочери врага народа в состоянии беглой дочери врага народа, сокращенно ЧСИР.
Бессознательная память человека способна вынести такое, которое нельзя ни вынести, ни забыть. Это все безотчетное пытается успокоить тебя и окрылить тебя. Но в глубине души остаются раны, которые нельзя никак залечить простыми способами: ни деревянным равнодушием, ни полным безразличием и ни осознанным отупением. И примирить это бессознательное в тебе несовместимыми лоскутами разорванного одеяла судьбы, видимо, можно лишь через глубочайшее раскаяние и искупление.
Нечасто появляются великие души. Ты можешь стать одной из них.
*
Заканчивалась ночь. Тело полковника, чуть присыпанное пылью и песком, оставалось в неподвижности. Но его глазные впадины были полны слёз и ручейком струились темные полосы на его щеках.
*
Она безумно бежала прочь от Парабеля, от разбитых трактов, от дорог, от тропинок и забилась в самую бесконечность ургана. Девочка научилась дремать под корягами, в дуплах нор, пытаясь согреться, есть замерзшие ягоды, орехи, кору и вороньи яйца. Она уже никогда более не могла спокойно спать, ожидая ареста, боясь больше всего людей, а уж потом диких зверей.