Но и теперь Финвэ все видел, хотя отдал бы что угодно, чтобы сейчас ослепнуть или вовсе умереть. Татье подняла свой топорик и угрожающе взмахнула им, чтобы Всадник напал на нее и не навредил ее сыну. И тот тронул коня и проехал дальше.
Всадник протянул руку, и Татье изо всех сил рубанула по ней, но он даже не стал защищаться. Каменный топор раскололся и сломался так же, как костяное копье, оставив в руках Татье лишь обломок топорища. А после этого чудовище наклонилось, и схватило мать Финвэ свободной рукой за шею, и подняло на коня. Та отчаянно отбивалась и хрипела, но вскоре затихла в страшной хватке. И тогда Всадник просто развернулся и ускакал куда-то в лес.
Финвэ остался один. Он лежал на траве, свернувшись и поджав колени к груди, и беззвучно рыдал, сотрясаясь всем телом и будто задыхаясь, захлебываясь собственным горем и ужасом. Он не знал, как долго валялся так, но когда решился пошевелиться, руки и ноги затекли и плохо слушались. Не вставая, Финвэ подполз к распростертому на земле отцу. В груди у Таты зияла дыра, в которую можно было бы просунуть две руки, и через нее виднелись окровавленные внутренности. Вокруг раны плоть почернела и будто бы уже начала разлагаться, хотя прошло совсем немного времени.
— Нет, не может быть, — бездумно повторял Финвэ. — Очнись, отец. Умоляю, очнись! Это мне все причудилось, ты же не мог умереть!
Но звезды медленно совершали свой оборот по небу, а Тата не оживал и тело его постепенно остывало, становилось холодным, как земля или камень. Нескоро, но Финвэ успокоился. Он закрыл неподвижные, остекленевшие глаза отца и собрался донести тело до поселения, но поднял его — и понял, что ничего не получится. Тогда он снял с его шеи ожерелье из когтей и зубов чудовищ, которых Тата убил. Отец носил его на удачу и, в отличие от всех прочих украшений, никогда не снимал.
Чтобы насыпать курган над телом, ушло бы много времени, а накопать и перенести столько земли, чтобы сделать его высоким, в одиночку было просто не под силу. Поэтому Финвэ похоронил отца как мог: снял дерн, выкопал руками и обломком копья неглубокую яму. Он бережно опустил туда тело и снова укрыл дерном.
— Прощай, мой отец, вождь Тата, — проговорил он, заставляя себя не сбиваться и не всхлипывать. — Пусть твой дух обретет покой, а твое тело станет землей и даст жизнь деревьям и травам.
Затем Финвэ поднялся на ноги и подобрал свое копье и обломок отцовского. Утер слезы и, шатаясь, побрел домой.
========== IV. Наследник ==========
Туман вскоре рассеялся, но Финвэ возвращался долго. За время пути он несколько раз останавливался, сворачивался в комок где-нибудь в овражке или меж древесных корней и горько, отчаянно рыдал. За всю свою жизнь он, наверное, не выплакал столько слез, сколько теперь. Но еще страшнее, чем горе, его терзал стыд. Финвэ понимал, что если бы не валялся на траве, будто мешок, может быть, мать успела бы уйти и жертва отца не оказалась бы напрасной. Или, если бы он был храбрее, то они втроем, может, смогли бы отогнать Всадника. Тот, конечно, ужасен, но и его родители — великие охотники. А может, ему стоило самому остаться и задержать чудовище, ведь Тата и Татье куда важнее для племени, чем он. Но Финвэ тогда был слаб, жалок и бессилен. Он не сделал ничего. И это знание впивалось в душу больнее, чем когти и зубы хищника впиваются в плоть.Оно жгло сильнее, чем ужасный взгляд Черного Всадника, оно буквально раздирало Финвэ изнутри. Но вместе с тем Финвэ понимал, что своим запоздалым раскаянием никому уже не поможет.
— Хватит, — сказал он себе, когда до поселения оставалось не больше половины перемены звезд. Его собственный голос звучал глухо, как-то гнусаво и казался чужим, но Финвэ продолжил:
— Татьяр не нужны слезы, татьяр нужен вождь.
Если по его вине вождь встретил свою смерть, он, Финвэ, сын Таты, должен был его заменить.
Родной дом встретил Финвэ приглушенными голосами и напряженным ожиданием. Туман накрыл весь лес, но большинство охотников вернулось, остальных же собирались искать. Невредимыми пришли с добычей Имин и Энель. Не хватало только Таты и Татье.
Но когда Финвэ вернулся, все разом заговорили и добрая половина квенди кинулась ему навстречу.
— Где Тата и Татье? — наперебой спрашивали они. — Остались с добычей? Им нужно помочь? Где они?
Финвэ, который провел много времени в лесной тишине, опешил и как будто оглох от этого гула. Его разум вскоре вовсе перестал воспринимать вопросы, сыплющиеся на него, будто орешки из мешка. Вместо того чтобы сразу отвечать, он поднял вверх обе руки, призывая к тишине, и в одной он сжимал ожерелье Таты, а в другой — обломок его копья. Говорить вдруг стало ужасно тяжело. Звуки снова застревали в горле, и их приходилось будто бы с силой проталкивать наружу.
— Мой отец… — едва смог выдавить из себя Финвэ, но после стало чуть легче: — Тата погиб. Его убил Черный Всадник своим копьем.
Последнюю фразу он произнес в полной тишине. Квенди требовалось время, чтобы осознать случившееся, и сейчас на Финвэ смотрело множество глаз, широко распахнутых в страхе и растерянности. И через несколько ударов сердца Финвэ заговорил снова:
— Мою мать Татье Черный Всадник схватил и увез на своем коне. Моей матери тоже больше нет.
Финвэ, не выпуская из рук ожерелье и копье, медленно побрел к родительской, а ныне только его собственной, хижине, и толпа расступалась перед ним. Уже за его спиной снова заговорили все разом. Некоторые плакали, заламывая руки, иные же проклинали Черного Всадника. Кто-то рассуждал о том, как тяжело теперь будет без вождя. Наверное, Финвэ должен был остановиться и сказать что-то еще, но мыслей в голове просто не осталось. Он видел только вход в свою хижину, темную, холодную и пустую, где мать больше не разведет огонь, а отец не зажарит мяса. Где они не будут все вместе шить одежду и вырезать из кости оружие, инструменты или просто безделушки. Дом казался похожим на мертвеца, на пустое холодное тело без души. И так теперь будет всегда. От этой мысли на глаза снова навернулись слезы, но Финвэ не позволил себе плакать.
Он преодолел где-то половину пути до хижины, когда чья-то сильная рука легла ему на плечо. Финвэ остановился, но оглянулся не сразу, а когда все-таки повернул голову, несколько мгновений тупо смотрел перед собой, не в силах задержать взгляд на лице другого квендо. И лишь после он узнал Имина. Лицо старейшего из квенди было бледно, а глаза влажно блестели, но в остальном он оставался спокоен.
— Я оплакиваю Тату и Татье вместе с тобой, — сказал он и крепко обнял Финвэ. — Твоя боль — моя боль, и твое горе — мое горе. Я был другом твоему отцу и твоей матери, а теперь буду другом тебе, если ты позволишь.
Финвэ не ответил, только закивал и уткнулся Имину в плечо. Тот так и стоял, прижимая его к себе, а потом стал ласково, как ребенка, гладить по волосам.
— Но ты должен быть сильным, Финвэ, — продолжал Имин. — Не уходи, поговори с этими квенди. Теперь им некого слушать, кроме тебя. А я буду рядом и помогу.
— Я все сказал, — то ли вздохнул, то ли всхлипнул Финвэ.
— Нет, не все. Ты сам знаешь, что должен сказать и сделать.
Имин выпустил Финвэ из объятий и мягко, но настойчиво подтолкнул его в сторону собравшихся. А тот действительно немного успокоился, и теперь подбирать и произносить слова стало не так трудно. Более того, на этот раз слова приходили сами, будто кто-то более мудрый и решительный говорил за него. Может, так сказал бы отец, а может, это говорил другой Финвэ, Финвэ-вождь, а не Финвэ — испуганный мальчишка.
— Таты и Татье больше нет, — громко и почти ровно произнес он. — Но они учили меня всему, что знали сами, и я готов заменить их. Я буду защищать вас, разрешать ваши споры и править вами так хорошо, как только смогу. Я буду вашим вождем, покуда я жив или пока вы не изберете себе другого вождя. И не убоюсь я ни чудовищ, ни Тьмы, ни гиблых мест, ни самого Черного Всадника!