Среди бесконечного переплетения тоннелей он обнаружил гигантскую пещеру, такую длинную и широкую, что ее конец и противоположные стены терялись во мраке. Стоило Финвэ заглянуть в нее из тоннеля, как ему в уши ударил невообразимый шум. Какие-то существа рычали, подобно зверям, кричали, как квенди, стонали, будто от боли, и даже что-то говорили, но их голоса были лишь грубым, каким-то искаженным подобием настоящего языка.
Это открытие оказалось для Финвэ, пожалуй, страшнее, чем все виденные им твари. Неужели кто-то или что-то могло изуродовать не только чудовищ, не только зверей, но и речь квенди… или, того ужасней, самих квенди? От одного этого предположения хотелось развернуться и убежать. Не видеть, не знать того, что здесь происходило. Вымарать из памяти, если это возможно, а если нет, то убедить самого себя, что логово Черного Всадника — всего лишь кошмарный сон. Повторять самому себе, что ничего подобного не было и быть не могло, пока разум не примет это за правду. Но Финвэ в очередной раз приказал страху умолкнуть.
— Не убоюсь я, — прошептал он одними губами и крадучись пошел вперед.
Пещера оказалась заставлена рядами длинных и низких клеток из того же диковинного, явно очень прочного материала, из которого были сделаны оружие и одежда Черного Всадника. И в этих клетках сидели странные существа. Они передвигались на двух ногах, как квенди, они имели руки, а не лапы, лица, а не звериные морды, но все же они не были квенди. Уродливое, нелепое и безобразное их подобие, словно неудачно сделанный рисунок или криво вырезанная фигурка. Кожа у них была темной, почти черной, словно этих существ кто-то вымазал в грязи или темной смоле, да так она и въелась. Тела их казались насмешкой над ладными и стройными квенди: скрюченные и сутулые, кособокие и несуразные. Руки были слишком длинными, а ноги — кривыми и короткими. На пальцах вместо ногтей росли обломанные, корявые черные когти. Волосы торчали на их головах пучками и клоками, редкие и сальные, зато покрывали еще и тело, словно шерсть у животных. Но ужасней всего выглядели лица. Кожа на них кое-где висела или была прорезана глубокими морщинами, в иных местах же неестественно натягивалась. Выдавались вперед несимметричные массивные челюсти с крупными кривыми зубами, из-за которых губы у некоторых до конца не смыкались. Носы были сплюснутыми и тоже кривыми, будто их много раз ломали, а слишком низкие и покатые лбы казались стесанными топором. Никогда еще Финвэ не видел таких гадких лиц. Кроме того, от неведомых существ воняло так, что Финвэ чуть не вывернуло. То ли они сами по себе так смердели, то ли гадили прямо в клетки и жили в кучах собственных испражнений.
И все же, несмотря на все уродство, на всю омерзительность этих созданий, Финвэ чувствовал, что у них есть нечто общее с квенди. И в мозг огненной иглой впивалась самая очевидная и самая страшная догадка: они были некогда квенди. Его сородичами. Так же жили у вод Куйвиэнен, так же охотились в лесах вокруг него, так же пели песни и считали время по звездам. А теперь злые чары или еще что-то, чего Финвэ и вообразить себе не мог, превратили их в гадких и жалких тварей. Но это казалось настолько чудовищным, что разум против воли силился придумать какое угодно другое объяснение.
Осторожно, крадучись, Финвэ пошел вдоль клеток, всматриваясь в уродливые лица. А вдруг его мать здесь? Вдруг Черный Всадник превратил ее в такое же чудовище? Некоторые создания замечали его, и если они когда-то и были квенди, то сейчас сородича не признавали. Они злобно рычали и ревели, тянули когтистые руки через прутья клетки и пытались схватить Финвэ. Он не знал, зачем, но вскоре понял. Проходя мимо, он увидел лежащую на полу мертвую тварь. Она была тощей и какой-то особенной кривой и неказистой — видимо, слабейшей среди них. Голова существа была проломлена, судя по всему, от удара о прутья, а горло разорвано, и черная кровь растеклась по полу широкой лужей. Остальные твари сгрудились вокруг трупа и поедали его. Раздирали кожу, отрывали куски плоти, выламывали и обгладывали кости, рылись во внутренностях, выискивая что-нибудь повкуснее. И если жуткая трапеза тварей стала для Финвэ уже обычным зрелищем, то от этого он чуть было не опорожнил желудок и не попрощался со своим скромным обедом. Он никогда не встречал такого и даже представить был не в состоянии, что разумные и говорящие могут есть разумных и говорящих. Однако твари явно ничего неправильного в этом не видели. Ближайшая из них, довольно чавкая, отрывала зубами куски серо-черного мяса с плечевой кости, а потом принялась эту кость обсасывать, слизывая оставшиеся на ней кровь и сок.
— Не убоюсь я, — как заклинание повторял Финвэ, хотя ему сейчас хотелось развернуться и бежать без оглядки. — Не убоюсь я…
И это помогло. Страх и отвращение отступили, оставив место холодному расчету. Он заметил, что когда твари обращали на него внимание, то не столько присматривались, сколько принюхивались. Должно быть, они чуяли добычу, как звери, поэтому стоило спрятать свой запах. К счастью, клетки оказались невероятно грязными и пол каждой был залит и завален объедками, кровью, нечистотами и еще чем-то черным и дурно пахнущим. Так что Финвэ, кривясь, зачерпнул этой отвратительной жижи и старательно вымазал ею лицо, волосы и одежду. Вонь с новой силой ударила ему в ноздри, и на этот раз его все-таки вырвало прямо на загаженный пол. Желудок скрутило мучительным спазмом, а затем еще и еще одним, пока вместо полупереваренной пищи из него не начала выходить желчь. Но потом стало немного легче. Финвэ спустя некоторое время притерпелся и к зловонию, и к мерзким подробностям жизни тварей.
Теперь он шел между бесконечными рядами одинаковых клеток, каждая из которых была наполнена этими насмешками над квенди. Их оказалось куда больше, чем жителей берегов Куйвиэнэн, и объяснение тому Финвэ тоже узнал, хотя предпочел бы никогда подобного не видеть. Существа совокуплялись друг с другом прямо в клетках, будто животные, там же плодились, и их дети, куда более многочисленные, чем у квенди, ползали в грязи. Иногда твари сами же и поедали собственное потомство.
Финвэ просто запрещал себе воспринимать все это. В его нынешнем виде было несомненное преимущество. Теперь твари принимали его за сородича и не так яростно бросались на прутья клеток, когда он проходил мимо. Многие и вовсе смотрели с интересом, хотя Финвэ и не мог сказать точно: хотели они с ним познакомиться или все равно сожрать. Но он все так же вглядывался в каждое лицо, ища в нем знакомые черты. Продвигался все дальше и дальше и заодно изучал местные порядки.
Иногда в зале появлялись и хозяева существ. Создания, подобные тому, кто перекраивал ящериц, внешне напоминающие квенди, но по сути отличающиеся от них куда сильнее, чем эти твари. Они бросали через прутья еду, но иногда и открывали клетки, чтобы затолкать туда новых тварей или отловить и забрать некоторых. Зачем они были им нужны, для Финвэ оставалось загадкой, но он пока не стремился ее разгадывать. Эти красивые, но не менее жуткие существа приходили с едой регулярно, и тогда Финвэ приходилось перебегать от клетки к клетке, забиваться в темные углы и прятаться. А вот открывали клетки они в разное время — так, что и не угадать, или просто нужно было ждать дольше, чтобы понять закономерность.
========== VIII. Мать ==========
Финвэ пробирался все дальше и дальше, а время шло, и ему хотелось есть и пить. Еще немного, и ему пришлось бы воровать из клеток несвежее мясо и дурно пахнущую, какую-то маслянистую воду. И если вода была просто противной, то о мясе даже думать не хотелось. И наконец почти в противоположном от входа конце зала он увидел женщину, которая привлекла его внимание. Квенди не стесняются наготы и дома в теплую погоду ходят без одежды, так что Финвэ прекрасно помнил не только лицо матери, но и тело. И у этой твари было три рваных шрама — на плече, на боку и на бедре — точь-в-точь как у Татье. Такой же длины и формы, там же расположенные, они не оставляли никаких сомнений. В остальном мать было непросто узнать. Ее правильное лицо с широкими скулами и немного более длинным, чем у большинства квенди, носом превратилось в отвратительную, криво натянутую на череп маску с крючковатым клювом. Густые волосы поредели и выпали на макушке, а те, что остались, свалялись в грязные колтуны. Прямая, горделивая осанка сменилась горбом на спине и выгнутыми вперед плечами. Некогда ладные, красивые мышцы превратились в неестественно выглядящие жгуты под огрубевшей кожей. Грудь, прежде довольно большая, но высокая и округлая, висела, как два пустых мешка, и доставала почти до пупка нелепо торчащего живота. Но этот уродец все еще напоминал Татье, и ошибки быть не могло.