— Юнис, вам никогда не следует заезжать в Покинутую зону. Боже мой, детка, даже полиция рискует появляться там только в хорошо бронированной машине, вроде этой. Вас могли ограбить, изнасиловать, убить, и никто бы никогда об этом не узнал.
— Конечно, сэр. Но я боялась потерять работу. Я попыталась объяснить боссу причину своего опоздания, но он велел мне умолкнуть и приступать к работе. Я приметила, что в этот день он был необычайно мягок. На следующий день я оделась, как раньше, и он весь день шпынял меня. Мистер Саломон, меня вовсе не надо шпынять, я и без того понятливая. С тех пор я уже не пытаюсь выглядеть монахиней, одеваюсь и крашусь так, чтобы как можно эффектнее подчеркнуть то, что у меня есть.
— Это очень эффектно. Но, дорогая, вам следует быть более осторожной. Нет ничего плохого в том, чтобы носить сексапильные одежды для Иоганна. Это что-то вроде акта милосердия. У старой развалины в жизни осталось не так уж много удовольствий, а для вас, учитывая его состояние, нет никакой угрозы.
— Он никогда не представлял для меня угрозы, сэр. За все те годы, что я работаю у мистера Смита, единственное, что он мог себе позволить, это тронуть меня за руку. Он лишь делает комплименты по поводу моих новых одеяний. Иногда они бывают довольно-таки сальными, но я лишь обещаю пожаловаться своему мужу, и его это веселит. Все очень целомудренно, как в воскресной школе.
— Я в этом не сомневаюсь. Но вам следует быть осторожней, когда вы идете на работу или возвращаетесь домой. И я имею в виду не только Покинутую зону; с вашей внешностью и одеждой вы везде в опасности. Неужели вы этого не понимаете? Разве ваш муж этого не знает?
— О, я очень осторожна, сэр. Я знаю, что может случиться, я читаю газеты. Но я не боюсь. Я незаконно ношу с собой кое-какое оружие и знаю, как им пользоваться. Босс дал его мне и приказал своим телохранителям научить меня с ним обращаться.
— Гм… Как рыцарь правосудия я должен бы донести на вас. Но как человек, который понимает, в какие дикие джунгли превратился этот город, я аплодирую вашему здравому смыслу.
Конечно, если вы действительно умеете обращаться с вашим оружием, если у вас есть мужество, чтобы воспользоваться им быстро и эффективно, если после того, как вы защитите себя, у вас хватит сообразительности убраться с места происшествия и ничего не сказать фараонам. Слишком много «если», дорогая.
— Я не боюсь, честное слово. Гм… если бы вы были моим адвокатом, то все, что я говорю, не подлежало бы разглашению, не так ли?
— Вы хотите, чтобы я стал вашим адвокатом?
— Гм… да, сэр.
— Хорошо, я согласен. Разглашению не подлежит. Говорите.
— Хорошо. Однажды ночью меня вызвали в Клуб редкой крови, нужен был донор. Мне пришлось ехать одной, поскольку Джо не было дома. Но это меня не беспокоило. Я часто сдавала кровь ночью и иногда одна. Мой «жучок» стоит прямо в прихожей, и я могу спокойно выезжать из нее и ехать, куда мне надо. Вы знаете этот старый-престарый госпиталь на западной окраине, его еще называют лечебницей Заступницы нашей Милосердной?
— Боюсь, что нет.
— Ну, неважно. Он старый, его построили задолго до того, как наше правительство отказалось гарантировать безопасность на улицах. Там нет ни лифта для транспорта, ни стоянок внутри здания. Там лишь участок, огражденный забором, и охранник у ворот. Это случилось, когда я выходила. Эта жаба попыталась прыгнуть на меня, когда я пробиралась между машинами. Не знаю, нужен ему был мой кошелек или я сама. У меня не было времени, чтобы это выяснять… не знаю даже, мужчина это был или женщина.
— Ну, вряд ли женщина.
— Не исключаю. Левой рукой я швырнула ему в лицо парализующую бомбу, а правой сделала все остальное и не успела даже понять, мертв он или жив. Скорее понеслась домой. Ничего не сказала полиции, ничего не сказала Джо, никому ничего не говорила до настоящего момента. (Но потребовалась тройная доза наркотола, чтобы унять дрожь, не так ли, дорогая? А, заткнись. Это неважно.)
— Значит, вы отважная девушка и умеете при необходимости постоять за себя. Но вы также глупая девушка, хотя и очень удачливая. Гм… у Иоганна есть бронированная машина вроде моей и две смены охраны для ее сопровождения.
— Конечно, у него есть охранники, сэр, но я ничего не знаю о его машинах.
— У него «роллс-шкода». Юнис, мы теперь не можем зависеть от того, насколько ловко вы владеете оружием. Вы можете продать ваш «жучок» или разводить в нем цветы; теперь у вас будет мобильная охрана и бронированный автомобиль. Всегда.
Миссис Бранка даже испугалась.
— Но, мистер Саломон! Даже с моей новой зарплатой я не смогу…
— Не беспокойтесь, дорогая. Вы же знаете, что Иоганну никогда больше не придется ездить на своей машине. Возможно, он никогда не выйдет из своей комнаты. Но машина по-прежнему принадлежит ему, и у него по-прежнему два экипажа: два водителя и два охранника, и они работают самое большее раз в неделю. Все остальное время они жрут и играют в карты. Завтра утром я пошлю за вами свою машину, а вечером машина Иоганна, точнее, уже ваша собственная машина, доставит вас домой. И вы сможете пользоваться ею в любое время.
— Не думаю, что боссу это понравится.
— Не беспокойтесь. Я постараюсь внушить ему, что мы не можем рисковать вами. Если он будет возражать, ему придется посчитаться с тем, что у меня достаточно бабок, чтобы сманить вас работать ко мне. Будьте разумны, Юнис; ему это не будет стоить ни доллара. Это обычные расходы, которые он и без того уже несет. Сменим тему. Что вы думаете о его плане насчет «теплого тела»?
— А пересадка мозга в самом деле возможна или он хватается за соломинку? Я вижу, что он несчастлив из-за того, что привязан к этим отвратительным приборам. Боже мой, я все магазины прочесала в поисках чего-нибудь пикантного из одежды, но теперь все труднее и труднее вытянуть из него улыбку. Его план осуществим?
— Это не имеет значения, дорогая. Он приказал, а мы должны выполнять. В этом Клубе редкой крови все АВ-отрицательные?
— Нет, что вы! По последним сводкам там меньше четырех тысяч АВ-отрицательных. А всего по стране их примерно миллион.
— Это плохо. Что вы думаете насчет объявлений в газетах и по телевидению?
— Это будет очень дорого стоить, но он может себе это позволить.
— Конечно. Но это все равно дурацкий план.
— Почему, сэр?
— Юнис, если эта пересадка состоится, ее нужно будет сохранить в тайне. Вы помните, какая поднялась суматоха, когда начали замораживать людей? Нет, конечно, вы слишком молоды. Был задет обнаженный нерв, и поднялся такой крик, что эта практика едва не была запрещена. Говорили, что раз большинство людей не могут себе этого позволить, то пусть уж всем будет плохо. Ох уж эти мне люди, черт бы их побрал… наша страна изведала и демократию, и олигархию, и диктатуру, и парламентскую республику, и социализм, и смесь всего этого, не меняя свою конституцию, а теперь мы фактически анархия, возглавляемая выборным диктатором, хотя у нас по-прежнему есть законы, законодательные органы и Конгресс. Но все это не закрывает этот самый голый нерв, идею, что если уж все не могут чего-либо иметь, то этого не должен иметь никто. Подумайте, что случится, когда один из самых богатых людей страны громко объявит, что хочет-де купить живое тело другого человека, чтобы спасти свою дряхлую эгоистическую шкуру?
— Я не думаю, что босс такой уж плохой. Он достаточно мил, если сделать скидку на его болезнь.
— Это не имеет значения. Этот обнаженный нерв снова заболит, и толпа взвоет. Священники осудят его, в суды посыплются жалобы, Американская медицинская ассоциация запретит своим членам даже думать об этом, а Конгресс может даже издать закон, запрещающий такие операции. Конечно, Верховный суд, я думаю, признает такой закон неконституционным, но к тому времени Иоганн будет уже мертв. Поэтому никакой гласности. Клуб редкой крови знает людей с группой крови АВ-отрицательной, которые не являются его членами?
— Я не знаю. Вряд ли.
— Мы проверим. Могу предположить, что по крайней мере восемьдесят процентов людей в этой стране были протестированы на группу крови. Группа крови может измениться?