— Да ладно, — Вудхауз обнажил свои ослепительно белые зубы, и Джаред опять подумал про то, как здорово живётся его стоматологу. — О чём ты думал, когда шёл на встречу с профайлером? Я же тебя насквозь вижу. Кстати, на каком именно факультете ты учишься? Кто твой декан? Я много кого здесь знаю — мог бы за тебя замолвить словечко…
Обручальное кольцо на его пальце поблескивало в солнечных лучах. Джаред улыбнулся, забрал со стола мобильник и встал.
— Спасибо, мистер Вудхауз, — сказал он, бросая на стол пять долларов за свой кофе. — Очень познавательная вышла беседа. Но у меня уже есть бой-фрэнд. Так что всего вам хорошего, и удачно потрахаться с кем-то другим.
Он едва успел вернуться до того, как Дженсен пришёл с работы. Дженсен сдержал слово и после смены сразу отправился домой, и Джаред поблагодарил его за это горячим взглядом, открывая ему дверь. Пока Дженсен переодевался (свою форму полисмена он терпеть не мог, и всегда старался побыстрее от неё избавиться), Джаред подогревал вчерашний ужин, надеясь, что Дженсен не спросит, где он был целый день и чем занимался. Не то чтобы он собирался врать Дженсену и скрывать от него то, что делал… просто у него пока что было недостаточно информации.
И он вдруг понял, что проще всего её получить от самого Дженсена.
— Как прошёл день? — надо было с чего-то начать, поэтому Джаред задал самый идиотский вопрос из возможных. Дженсен настороженно посмотрел на него — ну ещё бы, ведь Джаред никогда его о таком не спрашивал. Всегда как-то само собой разумелось, что день прошёл хорошо — а если нет, то это сразу было понятно.
— Ничего, — сказал Дженсен. — А у тебя? Как работа?
Да, хороший вопрос — как его работа… Джаред мысленно выругался. Если утром у него работа ещё и была (в чём он сомневался), то теперь…
— Да ну её нахер, — признался он. — Всё равно она фиговая была — вкалывал, как проклятый, а платили гроши.
— Я видел там снаружи велосипед. Вроде бы твой, — сказал Дженсен смущенно, как будто чувствовал, что лезет не в своё дело.
— Да? Я про него забыл… отвезу его им завтра, сдам. Слушай, — неловко добавил он, поняв, что всё равно не сумеет изящно построить беседу, и лучше переходить сразу к делу. — А как так вообще получилось, что ты стал копом?
Дженсен как раз закончил переодеваться и подошёл к столу. Дома он носил мягкую клетчатую рубашку и старые вылинявшие джинсы — на самом деле вылинявшие, не с модной искусственной потёртостью, какие продаются в бутиках. И небольшая рваная дырка чуть повыше колена на левой штанине тоже была настоящей. Джаред сглотнул, глядя на него и не в силах понять то чувство, которое не позволило ему уйти и которое он ощутил сейчас с новой силой.
Дженсен подошёл и мягко забрал у него из рук сковороду. По его кивку Джаред сел за стол. Ладно. Пусть готовит сам. Может, это тоже его… успокаивает.
— Семейная традиция, — сказал Дженсен, выкладывая спагетти на сковородку. — Мой отец был дорожным полицейским, и дед тоже. Само собой разумелось, что я после школы пойду в полицейскую академию. Я и пошёл.
— Но ты же… — Нет, это всё-таки надо было сказать, раз уж он решил идти до конца. — Ты лежал в психиатрической клинике. Разве после такого могли взять в академию?
Дженсен повернулся к столу и поставил на стол тарелки.
— Клиника была в Иллинойсе, — сказал он после затянувшейся паузы. — Частная. Я лёг добровольно, так что информация обо мне как пациенте распространению не подлежала. Конечно, если бы кому-то вздумалось поглубже копнуть… Но при приёме в академию достаточно было того, что у меня нет судимостей и арестов, и к тому же три поколения копов в семье.
— Твой отец… он жив ещё?
— Нет, — коротко сказал Дженсен, и Джаред прикусил язык, жалея, что спросил.
Дженсен вдруг повернулся и посмотрел на него со странной жалостью.
— Ты меня боишься, да? — тихо спросил он, и Джаред издал короткий нервный смешок.
— Да. Нет. Не знаю. Вопрос на миллион долларов. Ваш вариант, мистер Эклз?
— Можно, я воспользуюсь помощью зала? — серьёзно спросил Дженсен.
И внезапно они улыбнулись оба, одновременно. Это были измученные, ломкие, царапающие лицо улыбки. Но всё же лучше, чем ничего.
— Я хочу тебе помочь, — вырвалось у Джареда, и он протянул руку и накрыл запястье Дженсена ладонью, чувствуя мягкие волоски у себя под пальцами.
— Знаю, что хочешь. Но ты не сможешь, Джей. Никто не сможет.
«Как ты меня назвал?» — хотел переспросить Джаред, но промолчал. Он потёр большим пальцем запястье Дженсена. Волоски стояли немножко дыбом, словно Дженсена бил озноб.
— Я могу хотя бы попробовать.
Дженсен смотрел на него с такой болью, что у Джареда сжалось сердце. Перед ним стоял сумасшедший, убивший, по его собственному признанию, шесть человек. И всё, что Джаред сейчас чувствовал к этому сумасшедшему, было… было…
Кончики пальцев Дженсена скользнули Джареду на лоб, под растрёпанные тёмные пряди.
— Я боюсь, что причиню тебе вред, — прошептал Дженсен, мучительно, голодно вглядываясь в его лицо.
— Я тоже. Давай бояться вместе? Вместе веселей, — сказал Джаред и, наклонив голову, вжался сухими губами в его запястье, в тёплую, гладкую кожу, под которой лихорадочно бился пульс.
Дженсен застонал, то ли от удовольствия, которого не мог удержать, то ли просто от бессилия. Он что-то пробормотал — очередное «не надо», «не выйдет», «ты не должен», — но Джаред не слушал его. Он встал, оттолкнул тарелку и, развернув Дженсена и усадив на край стола, развёл ему ноги и шагнул между них, так, что его бёдра оказались зажаты у Дженсена между колен. Он не расстегнул ни свои джинсы, ни его, и не стал целовать его, хотя губы сами собой тянулись к этому пухлому, мягкому рту, и так хотелось смять его, кусать, посасывать до тех пор, пока они оба не кончат в трусы, как парочка перевозбуждённых школьников. Но было нельзя. Джаред знал это так же, как и многое другое, то, что никто не объяснял ему — оно приходило само, вместе с тем чувством, которое, вопреки всему, нарастало в нём всё сильнее.
И, вжимаясь лбом в лоб Дженсена и накрывая рукой его губы, Джаред понял наконец, что это чувство было любовью.
— Замолчи, — прошептал он, и Дженсен, всё ещё пытавшийся что-то сказать ему, подчинился. Они стояли рядом, вжавшись друг в друга, неловко обнявшись.
«Я спасу тебя, чего бы мне это ни стоило», — подумал Джаред, и Дженсен вздохнул ему в шею, так, словно услышал.
========== Глава шестая ==========
Джаред ушёл с работы, и с этого дня всё своё время и всю свою нерастраченную, бьющую ключом юношескую энергию, которую прожигал сперва на вечеринки, а потом на изматывающий труд, тратил на то, что он про себя называл «проблемой Дженсена».
В этой проблеме было несколько сторон, каждая из которых требовала внимания Джареда. Во-первых, копы, расследовавшие убийство Энн Брокли. Вызов в участок всё-таки пришёл мистерам Эклзу и Падалеки на той же неделе, и Джаред целый вечер провёл, вкладывая в голову Дженсена то, что он должен был говорить в участке. Они всю ночь были вместе. Трахались в гостиной на диване и на столе, потом в спальне, перевозбудились, не смогли уснуть до рассвета, снова трахались, и Дженсен, невыспавшийся и усталый, ушёл за молоком как раз в ту минуту, когда их навестили детективы Дживз и Дуглас. Джаред боялся, правда, что консьерж их слова опровергнет. Но это было бы слово служащего, который мог прозевать или задремать на своём скучном посту, против слова офицера дорожной полиции. Так что был шанс, что поверят им, а не консьержу.
Так и случилось, и на какое-то время Джаред мог забыть о полиции. Карточку детектива Дугласа он спрятал подальше, хотя выбрасывать всё же не стал — просто на всякий случай.
Второй, не менее важной, проблемой была необходимость предотвратить новые нападения Дженсена на женщин. Джаред так понял из своих осторожных расспросов, что жертвами всегда становились женщины — почему, Дженсен не объяснил. Он вообще очень мало и сжато говорил на эту тему, и Джаред, видя, каких неимоверных усилий ему это стоило, боялся давить на него ещё больше. Решить эту проблему оказалось неожиданно просто: Джареду всего лишь надо было не выпускать Дженсена из виду и всегда знать, где он находится. Он взял с Дженсена слово, что из дома он сразу будет идти на работу, а после работы — сразу домой; за продуктами Джаред теперь бегал сам. Кроме того, Дженсен должен был каждый час отправлять ему SMS о том, что с ним всё в порядке — Джаред предпочёл бы звонки, но Дженсен ненавидел говорить по телефону, и Джареду пришлось пойти на уступку. Всё это немного походило на домашний арест, но как ещё ограничить Дженсена, не прибегая к помощи властей, Джаред просто не знал. Со временем он обнаружил ещё одну вещь, укрепившую его в намерении держать Дженсена на коротком поводке: находясь рядом с ним, Дженсен расслаблялся и успокаивался. Нападать на людей ему приходилось всегда в состоянии сильнейшего напряжения: он как-то сказал Джареду, что может просто идти по улице и не чувствовать совсем ничего (это означало, что ему на самом деле очень, очень хреново), и это «совсем ничего» в какой-то момент становится таким сильным, что его сознание отключается, а когда он приходит в себя, то видит свои руки, наносящие удары, или уже мёртвое тело в луже крови перед собой. Какими эмоциями сопровождается это «пробуждение», Дженсен не уточнял, а Джаред, опять-таки, не решался расспрашивать. Дженсен всегда открывался ему до какого-то предела, с каждой неделей всё сильнее, но потом вдруг, внезапно, посреди разговора замыкался снова, и из него нельзя было вытянуть больше ни слова на ту тему, которую они перед тем обсуждали.