В ответ на конструктивное предложение Дженсена Джаред моргнул. Это был один из его привычных способов реагировать на что-то, что не вязалось с его картиной мира.
— М-м, — сказал он, и мысли об адвокате, судебном разбирательстве и высшей справедливости разом улетучились из его головы. — А ты… ты мне не поможешь?
— Нет. Ищи сам, — сказал Дженсен и, встав из-за стола, принялся мыть посуду. Ему очень нравилось мыть посуду — так же, как Джареду нравилось готовить — и он никогда не позволял Джареду это сделать. На самом деле удивительно было то, как быстро и молчаливо они разделили на двоих свой быт: Джаред готовил, следил за стиркой и чистотой (последнее заключалось в своевременном вызове приходящей горничной), а Дженсен покупал продукты, мыл посуду и приносил почту. И когда она садились вечером ужинать, и Джаред начинал тараторить, а Дженсен — разглядывать его в ответ, это казалось настолько привычным и правильным, словно они провели так всю жизнь, и никому из них не хотелось что-то в этом менять.
Что было для Джареда вдвойне, втройне поразительно, ведь он никогда раньше не жил ни с одним парнем и в страшном сне не мог вообразить, что станет. Ланс не считается, потому что они не жили вместе, а только вместе спали.
Секс у Джареда с Дженсеном тоже был, но какой-то странный. После той первой ночи Дженсен больше не поднимал вопрос о диване, и Джаред с тех пор спал с ним рядом в его постели. У Дженсена было только одно требование: чтобы Джаред не трогал его макеты, и, желательно, вообще на них не смотрел. И это было нетрудно сделать, потому что, хотя макеты эти и были изумительно хороши, и но Дженсен был ещё лучше. Его можно было разглядывать до бесконечности, как барельефы Конарка. Чем дольше Джаред был с ним, тем красивее Дженсен ему казался. Он мог подолгу лежать часами, подперев голову рукой, и разглядывать лицо Дженсена — неподвижное, с безмятежно опущенными ресницами и ровными, мягкими линиями скул, подбородка и рта. Дженсен был не из тех, в кого влюбляешься с первого взгляда — встретив его случайно на улице, Джаред, может, обернулся бы на него, но потом сразу забыл бы. Но находясь с ним рядом, он чувствовал, как его день за днём, час за часом всё сильнее затягивает в какую-то глубокую, вязкую воронку. из которой он не мог, да и не хотел выбраться. Смотреть на Дженсена, быть рядом с Дженсеном, заниматься любовью с Дженсеном — было словно пить солёную воду: это не утоляло жажду, но делало её ещё сильнее. Дженсен впитывал его в себя: своим молчанием, своей отгороженностью, своим принятием. Джареду казалось, что в нём есть какая-то тайна, и она интриговала его до такой степени, что он почти забывал собственные неурядицы — они казались такими неважными и незначительными рядом с Дженсеном.
Так вот секс как раз и был одной из таких загадок. Первое время Дженсен упорно не подпускал Джареда к себе. В том смысле, что он определённо торчал от минета, от петтинга и всяких невинных ласк, но стоило Джареду подобраться к его заднице, и Дженсен превращался в каменный столб. Он не отталкивал Джареда, но его взгляд стекленел и становился непроницаемым, как сланец. Давай, говорил это взгляд, валяй, делай что хочешь, меня здесь нет. Джареду стало страшно, когда он увидел этот взгляд впервые, и, движимый всё той же интуицией и неописуемым словами инстинктом, которые привели его в спальню Дженсена в первую ночь, он тут же оставил зад Дженсена в покое и сосредоточился на его члене, который был куда более отзывчив к его губам и рукам. Дженсен оттаял, и после этого Джаред не решался возобновлять попытки. Они тёрлись друг о друга, целовались, отсасывали друг другу (мягкий рот Дженсена был неумелым, но очень старательным, и эта старательность искупала недостаток опыта). Джаред подумал было, что Дженсен просто не хочет давать ему в зад, но вряд ли станет протестовать, если Джаред даст в зад ему. Он выбрал момент, когда они оба были возбуждены так, что каждый вздох вырывался из груди с яростным хрипом, и попытался пристроиться Дженсену на член. Реакция его ошеломила: Дженсен оттолкнул его с такой силой, что Джаред повалился навзничь и ударился затылком о край кровати, так, что у него потемнело в глазах. Дженсен тут же сел и привлёк его к себе, ощупал его затылок дрожащими руками, и Джаред поморщился, чувствуя, как под пальцами Дженсена вздувается шишка. Он немножко сердился, но Дженсен выглядел таким испуганным и трогал его так трепетно, проверяя, не ушибся ли он где ещё, что Джаред невольно фыркнул, давя смех, и зарылся лицом ему в шею. Ладно. Может быть, парень просто ярый противник анального секса. Это бывает, особенно с новичками. Джаред находил забавным, что этот взрослый парень так мало знает о том, на чём Джаред в свои неполные двадцать собаку съел. Впрочем, ему почему-то казалось неуместным этим гордиться.
Другой загадкой в Дженсене был род его занятий. Он где-то работал, потому что у него всегда водились хоть и небольшие, но деньги, и каждое утро, иногда даже по воскресеньям, вставал в семь, принимал душ, брился, завтракал и уходил, неся в руке спортивную сумку, к которой Джареду также запрещалось прикасаться. По тому, как легко Дженсен её поднимал, Джаред заключил, что там какие-то инструменты или одежда. И почему-то Дженсену очень не хотелось, чтобы Джаред их видел.
— Где ты работаешь? — приставал к нему Джаред.
— Это секрет, — невозмутимо отвечал тот.
— На правительство, что ли?
— Не лезь не в своё дело, — сухо говорил Дженсен на это, и Джаред, насупившись, умолкал. Правда, долго дуться он не мог. Какая, в конце концов, разница, где работает Дженсен? Он возвращался домой всегда ровно в восемь, изредка уходил в ночную смену — Джаред начинал подозревать, что он работает в больнице, или, может быть, клерком в какой-то конторе, и ночами дописывает какие-то срочные отчёты. Было очень легко представить себе Дженсена, сгорбившегося за компьютером и часами стучащего по клавиатуре с одним и тем же непроницаемым выражением на лице. Такие, как он, созданы быть офисным планктоном, и, в отличие от большинства людей, не чувствуют себя на такой работе несчастными. Впрочем, дома у Дженсена компьютера не было — только старенький видеоплэйр (Джаред таких даже в глаза не видел, и в жизни не держал в руках видеокассету), на котором Дженсен просматривал фильмы из своей фильмотеки. Кассеты из видеопроката он никогда не брал — у него был устоявшийся список любимых фильмов, которые он пересматривал раз за разом. А поскольку это всё были кассеты, то от многоразового просмотра они совсем затёрлись, изображение иногда подёргивалось, потрескивало и шло косыми линиями, и это было так странно в век цифровых технологий и прочей херни, создающей в жизни иллюзию неизнашиваемости. Иногда вечером Дженсен с Джаредом садились в гостиной на диван и смотрели «Криминальное чтиво», или «Трамвай Желание», или «Амадея», или «Ребёнка Розмари». Джаред спросил, когда у Дженсена день рождения — он подумал, что надо будет купить ему нормальный DVD-плэйр и коллекцию его любимых фильмов в формате blu-ray. Он не сразу сообразил, что такой подарок потребует денег, которых у Джареда нет. У него вообще больше не было ничего — ничего, кроме Дженсена.
Работу он в конце концов стал искать, больше потому, что ему было скучно торчать дома целый день одному. По клубам он, к своему удивлению, совсем не тосковал — даже странно, как легко он смог отказаться от того, что раньше было неотъемлемой частью его жизни. Что ж, значит, не настолько уж его была та жизнь. Он стал прочитывать газеты, сайты и объявления о работе, но везде требовался опыт, или образование, или достижения, которых у него не было. А может, он просто плохо искал. Дженсен не расспрашивал его, как идут поиски: похоже, ему было всё равно, работает Джаред или нет, живёт с ним или не с ним — всякий раз, когда Джаред начинал ныть и вздыхать, как несправедлива жизнь, на лице Дженсена появлялось выражение «только-не-впутывай-в-это-меня». Джареда не раз подмывало спросить, зачем Дженсен привёз его к себе домой в ту ночь, почему не сдал, ну, хотя бы в больницу, где ему залепили бы пластырем царапину на горле и, дав отоспаться, выставили бы вон. На что Джаред сдался ему тогда, в ту ночь, если теперь Дженсен его просто терпит с собой рядом, не прогоняя, но и не пытаясь никак удержать. И это тоже было загадкой — одной из множества загадок, складывавшихся в головоломку под названием Дженсен Эклз.