— Уф! — выдохнула я, вопреки трагизму ситуации несколько развеселившись. — Да ты прямо герой-любовник из женского романа — суровый, волевой и нежный! Пощупай-ка свои ляжки — небось мускулы стали тверже камня.
Он даже не понял, о чем я говорю.
Странно, прежде я никогда не задумывалась о том, какие у Дэниэла ляжки. Смутно подозреваю, что действительно мускулистые. Я почувствовала некоторое неудобство, что-то вроде нервного возбуждения, и решила больше не спорить.
— Спасибо, Дэниэл. Если тебе правда нетрудно, отвези меня. Ты очень мне этим поможешь.
Ужасный поступок мамы, бросившей папу, нисколько не умалял моего страха перед Карен и тем, что она сделает со мной, если узнает, что Дэниэл сопровождал меня в Эксбридж. Но, к счастью, в тот момент, когда мы с Дэниэлом выходили из квартиры с вещами, она еще не пришла с работы.
По дороге мы остановились у супермаркета купить продуктов для папы. Я потратила целое состояние, покупая все, что, по моему мнению, могло его обрадовать: хрустящее печенье с джемом, спагетти, шоколадные конфеты, сахарные вафли, цветные мятные драже и бутылку виски. Наплевать мне на мамину клевету, никакой он не алкоголик. Ни единому ее слову не верю. А если и верю, неважно. Я бы дала папе все, что угодно, лишь бы ему стало лучше, лишь бы он почувствовал, что его кто-то любит.
Я создам для него любящий дом, в миссионерском запале думала я.
Мне не терпелось поскорее начать. Уж я покажу маме, как надо жить.
Когда мы с Дэниэлом вошли в дом, папа сидел в своем кресле совершенно пьяный и плакал. Глубина его горя потрясла меня, потому что в глубине души я ожидала, что он будет рад: мама ушла и наконец оставила его в покое. Я думала, он испытывает облегчение оттого, что мы с ним вдвоем, только я и он.
— Бедный, бедный папочка.
Я кинула сумки на стол и бросилась к нему.
— Ох, Люси, — сказал он, медленно качая головой. — Люси, что же со мной будет?
— Я о тебе позабочусь. А теперь выпей-ка, — предложила я, махнув Дэниэлу, чтобы достал из сумки бутылку виски.
— Пожалуй, выпью, — уныло согласился папа. — Пожалуй, выпью.
— Люси, ты уверена? — негромко спросил Дэниэл.
— Не учи меня жить, — прошипела я в ответ. — Его только что бросила жена, дай ему выпить, черт побери.
— Люси, успокойся, — сказал он, доставая из-за папиного кресла пустую бутылку из-под виски и показывая мне. — Просто не хочется, чтобы ты его угробила сразу.
— От еще одной вреда не будет, — упрямо возразила я.
Мне вдруг стало безумно жаль и себя, и папу. Не успев осознать, что происходит, я ударилась в истерику, завопила: «Дэниэл, ради бога!» — и выбежала из кухни, громко хлопнув дверью.
Затем рванула на себя дверь «парадной» гостиной и в припадке слезливой ярости бросилась на «выходной» полосатый серо-коричневый диванчик. Эту комнату берегли для гостей, но, поскольку гости у нас бывали редко, она сохранилась во всем нетронутом с 1973 года великолепии. Здесь время как будто бы остановилось.
Я сидела и плакала, при этом ужасаясь собственной дерзости: посметь сесть на хороший диван, на который дозволялось садиться только священникам да гостям из Ирландии. А через пару минут, как я и ожидала, в комнату вошел Дэниэл.
— Ты дал ему выпить? — хмуро спросила я.
— Да, — кивнул он, обходя журнальный столик из темного стекла. Затем присел рядом со мной на ископаемый диван, обнял меня. Я знала, что он так поступит. Дэниэл мил и предсказуем, на него всегда можно рассчитывать, он всегда ведет себя как надо.
Потом он посадил меня к себе на колени, обнимая за плечи одной рукой. Этого я не ожидала, но и против ничего не имела. Сейчас мне было необходимо дружеское участие в любых количествах.
Я дала себе волю, припала к его груди и еще немного поплакала. Плакать на груди у Дэниэла просто замечательно: он такой надежный. Войдя в роль, я беззастенчиво вытирала мокрые щеки о плечо его пиджака, а он нежно гладил меня по волосам и бормотал что-то успокаивающее типа: «Тсс, Люси, не плачь, маленькая». Было очень приятно.
От него чудесно пахло: я уткнулась носом ему в шею, и от его запаха у меня кружилась голова.
Надо же, удивленно подумала я, вполне сексуальный запах, теплый, мужской — по крайней мере, был бы сексуальный, если б так пахло от другого человека.
Интересно, лениво подумала я через минуту, а каков он на вкус? Наверно, тоже ничего. Да и я сейчас так близко, что стоит только высунуть язык и дотронуться до гладкой кожи…
Но тут же осадила себя. Не хватало еще облизывать мужчин, тем более — Дэниэла.
Он продолжал одной рукой гладить мои волосы, а другая скользнула под волосами к затылку и начала странные манипуляции большим и указательным пальцами.
Я вздохнула и прижалась к нему теснее. Его прикосновения расслабляли и успокаивали. Только расслабление было какое-то странное — до дрожи. Успокаивает, но…
Вдруг я поняла, что уже не плачу, и меня охватила паника: надо срочно высвобождаться из объятий. К мужчинам я позволяла себе прижиматься, только если нас связывали романтические отношения или в случае, когда нуждалась в утешении. Поскольку наша дружба с Дэниэлом не отвечала ни одному из этих условий, я находилась в его руках без всяких на то оснований: кончились слезы, и наше время истекло.
Надеясь, что он не сочтет меня неблагодарной, я попыталась потихоньку отстраниться.
Он улыбнулся, приблизив свое лицо к моему, будто знал что-то, чего я не знала. Или, возможно, должна была знать.
Иногда его безусловная положительность действует на нервы, раздраженно подумала я. И зубы у него что-то слишком белые, наверно, у дантиста побывал. Это тоже раздражало.
Мне стало жарко и неудобно, даже не знаю почему.
Потому, наверное, что наше общее эмоциональное напряжение дошло до высшей точки, следом за которой должна наступить разрядка. Мгновенная вспышка счастья (или несчастья) уже миновала, и держаться за руки, обниматься и лить слезы стало мучительно неловко. Потому, вероятно, мне и хочется бежать от него, подумала я, лихорадочно ища объяснения своему состоянию.
Мне вообще не особенно удается проявлять нежные чувства.
Во всяком случае, на трезвую голову.
Но Дэниэл, казалось, не понимал, что я хочу высвободиться. Я пыталась разорвать кольцо его рук, но безрезультатно. Меня захлестнула вторая волна панического страха.
— Спасибо, — шмыгнула носом я, надеясь, что говорю спокойно, и предприняла новую попытку выскользнуть из его объятий на свободу. — Извини.
Мне надо вырваться, думала я. В его руках мне было стыдно и неловко, но то не были обычные стыд и неловкость.
Он меня волновал.
Я теперь увидела все, чего не замечала, пока плакала.
Например, какой он большой. Я привыкла к некрупным мужчинам. Забавно, когда тебя обнимает такой великан, как Дэниэл.
Забавно и страшновато.
— Не извиняйся, — сказал он.
Я подождала его обычной, чуть насмешливой улыбки, но он не улыбался, а смотрел на меня в упор, не двигаясь, и глаза у него были очень серьезные.
Я тоже смотрела на него. Мы оба замерли в ожидании. Всего пять минут назад я чувствовала себя в полной безопасности, теперь на смену ей пришли другие чувства, но безопасности не было и в помине. Кроме того, мне никак не удавалось вдохнуть: воздух застревал где-то на полпути, не доходя до легких.
Дэниэл пошевелился, и я рванулась вперед, но он просто отвел мои волосы со лба. От прикосновения его руки меня пронизала дрожь.
— Но я должна извиняться, — нервно пробормотала я, не в силах взглянуть ему в глаза. — Ты ведь меня знаешь, я обожаю чувствовать себя виноватой.
Он не засмеялся. Дурной знак. И не отпустил меня. Что еще хуже.
К своему ужасу, меня захлестнула волна сексуального влечения, причем такой силы, что я чуть не свалилась у него с колен.