У него по спине пробежали мурашки, он почуял опасность: эта девица должна сыграть какую то роль в возмездии, которое припас для него Господь.
Глава 3
Рассвет, наверное, уже наступил. Саманте казалось, что она находится здесь уже много-много часов. Не часов — дней. Всю жизнь. Удары сердца, отмечавшие каждую невыносимую секунду, казалось, заглушали все остальные звуки.
Она сидела, напряженно выпрямившись, возле задней стенки камеры, не сводя глаз с входной двери. Смрад окружал ее, словно густой зловонный туман, и Саманта старалась почти не дышать. Охранники сказали, что придут на рассвете.
Ее единственное приличное платье порвалось, и починить его, похоже, ей не удастся. Она ничего уже не может исправить, не только платье.
Факелы выгорели за ночь почти дотла. Наверняка снова наступил рассвет, снова подумалось Саманте. Капелька пота поползла вниз по шее. С минуты на минуту массивная дверь распахнется, и полицейские повезут ее в Лондон, где живет дядя Прескотт.
Она почувствовала подступившую тошноту. Лондонским судьям — его друзьям — одного взгляда на нее будет достаточно, чтобы узнать правду. Они сразу поймут, что мисс Саманта Делафилд, которую разыскивают за совершение краж, является на самом деле мисс Самантой Хибберт, давно исчезнувшей своевольной племянницей Прескотта Хибберта. Известят ее дядю, и он за ней приедет.
А потом ему придется ее убить. Или еще того хуже. Как-никак ее опекун Прескотт Хибберт — один из самых могущественных и уважаемых судей в Лондоне.
Почувствовав озноб, Саманта отвела глаза от двери. Прижав колени к груди, она обхватила их руками, но не смогла унять дрожь.
Он сделает с ней все, что захочет, и закон будет на его стороне. Никто ей не поможет. Никто не поверит правде.
Сэм сглотнула комок, образовавшийся в горле. Если уж ее не выслушали тогда, когда она была наивным ребенком, то теперь, то наверняка не поверят. Они с сестрой Джессикой тогда только приехали из деревни и еще не оправились от потрясения после гибели родителей. А теперь…
Теперь она женщина, которую разыскивает полиция. Преступница, находящаяся в бегах с той самой ночи, когда она покинула Лондон. Никто не поверит ее словам. Западня защелкнулась. Она… беспомощна.
Сэм закрыла глаза. Больше всего на свете она ненавидела это состояние, это слово. Когда шесть лет назад Сэм бежала из города — без единого шиллинга в кармане, — она поклялась себе, что больше никогда не будет бояться. Больше она не будет зависеть ни от кого.
Сэм открыла глаза и постаралась взять себя в руки. Все эти годы она никогда не впадала в отчаяние, иначе не выжить. Нужно идти вперед, всегда вперед. Прочь от прошлого, от воспоминаний, от страха.
Сэм глубоко вздохнула, потрогав пальцами игольничек филигранной работы, приколотый возле сердца, и вспомнила слова сестры: «Ты самая сильная из нас двоих, Сэм». Милая, добрая Джессика! Какая она была хрупкая и бледненькая, когда лежала в постели больная! Она прошептала эти слова, вложив в ладонь Саманты бережно хранимую фамильную драгоценность: «Ты всегда была сильной».
Сэм сморгнула набежавшие на глаза слезы. Теперь ей придется быть еще сильнее.
Мозг ее лихорадочно работал; она бросила взгляд на входную дверь, пытаясь придумать, как отсюда бежать. Но ничего в голову не приходило. Безрезультатно. С полицейскими ей справиться не удалось, а попытка обмануть тюремного надзирателя лишь ухудшила ее и без того незавидное положение…
Впервые за несколько часов она искоса взглянула на человека, которого вместе с ней повезут в Лондон — угрюмого бродягу с подбитым глазом и распухшей губой, в одежде с пятнами запекшейся крови.
Он лежал на спине с закрытыми глазами и в ту минуту не казался особенно опасным. Странно, но он выглядел довольно спокойным. Закинув за голову руку, он удобно расположился на полу, вытянув мускулистое тело. Ткань рубахи натянулась на мощной груди, а шевелюра и борода на фойе белого рукава казались черными как смоль. Сэм решила было, что он спит.
Однако мгновение спустя, словно почувствовав ее взгляд, странный человек открыл глаза и посмотрел в ее сторону. Глаза были холодными, острыми, непростившими. Было в нем, что то еще… какая то опасная сила. Сэм вздрогнула. Его взгляд пугал даже больше, чем мысль о том, что при малейшей возможности он мог бы без труда задушить ее голыми руками. А в том, что он мог это сделать, она не сомневалась.
При этой мысли у Сэм по спине пробежали мурашки, но она не отвела взгляда, такого же холодного и враждебного. Никогда не показывай слабость, особенно перед мужчиной. Тем более перед мужчиной, который больше и сильнее тебя.
Мгновение спустя уголки сурово сжатых губ приподнялись и на его лице появилось насмешливое выражение. Потом бродяга снова закрыл глаза, явно не озабоченный пи ее враждебностью, ни собственным незавидным положением.
Сэм нахмурилась. Может быть, он думает, что, если невиновен, ему и беспокоиться не о чем, стоит только объяснить все судье в Лондоне? У нее, к сожалению, все обстояло по-другому. Она была виновна во всех преступлениях, в которых ее обвиняли.
Неясный звук за дверью заставил ее вздрогнуть. Загремели засовы, застонали дверные петли. Сэм ждала этого момента несколько часов, но, когда он настал, у нее душа ушла в пятки.
Вошел Бикфорд с фонарем в руке, бодро насвистывая незнакомую мелодию и не обращая внимания на раздраженную брань разбуженных арестантов. Вслед за ним шли полицейские. Один… второй… третий. Их сопровождал пятый — неуклюжий смуглолицый тип, которого она раньше не видела. Он волок по полу объемистый мешок.
Сэм вздернула подбородок и медленно, грациозно поднялась на ноги, как будто находилась не в вонючей тюремной камере, а в великосветской гостиной. Собрав все свое самообладание, которое отточили в ней нянюшки и гувернантки, она разгладила руками разорванную юбку и приготовилась с достоинством встретить все, что ей предстоит.
Бродяга в смежной камере продолжал лежать. Он даже не шевельнулся, а только зевнул. Суинтон остановился перед камерой Сэм.
— Доброе утро, ваша светлость, — издевательским тоном сказал он и, словно гадкий мальчишка, мучающий животное в клетке, провел по металлическим прутьям дулом пистолета.
Сэм даже не вздрогнула. Она стояла с опущенными глазами, спокойная, чуть приподняв одну бровь, чтобы подчеркнуть свое презрение. Это обычно помогало держать на расстоянии тех, кого она хотела поставить на место.
— Эй, Суинтон, — обратился к нему Бикфорд, выбирая из связки нужный ключ, — давай начнем с него. Поднимайся, приятель, обратился он к Николасу.
Бродяга — она уже привыкла мысленно называть его так — медленно поднялся на ноги, держась за грудь и якобы превозмогая боль. Он был вынужден пригнуться: низкий потолок не позволял ему выпрямиться во весь рост, а в нем было, наверное, более шести футов.
Полицейские направили на него пистолеты.
— Одно лишнее движение… — пригрозил один из них.
— К чему насилие? — спокойно ответил тот и поморщился.
Голос его звучал глухо и холодно, словно исходил из глубин моря. Что-то в его тоне отозвалось мелкой дрожью внутри Сэм.
— Все же я считаю, надо взять еще одного или даже двух человек, — сказал самый младший из охранников, который, кажется, даже не умел обращаться с оружием. У него была густая рыжая шевелюра, широко расставленные голубые глаза и огромный синяк на челюсти. — Вы же видели, как он отделал Тиббса прошлой ночью. У нас еще есть время подыскать одного двух парней, а, Лич?
— Забудь об этом, Такер, — ответил ему первый полицейский. — Мы и так делим деньги на четверых.
— И я не собираюсь делить их на пятерых или шестерых, — проворчал Суинтон, со зловещим щелчком взводя курок пистолета.
— Подними-ка вверх руки, приятель, чтобы я их видел.
— Полегче, парни. — Бикфорд отыскал наконец ключ и вставил в замочную скважину. — Не забудьте, он стоит пятьдесят фунтов.