— Нет, но они ждали, когда я сочиню. Они не виноваты. Как же теперь жить нам, зайцам, Аук?
— Так и живите. Где прикорнул, там и твой дом. Ничего, не замерзнешь. У тебя меховая шуба.
— Но моя шуба рыжеватая, а земля стала белая. Меня каждый заметит. Сам знаешь, сколько у бедного зайца врагов!
— А ты от них наутек. Ведь хвастался, что у тебя быстрые ноги!
— Но это летние ноги. И сейчас они уже не быстрые, потому что проваливаются в снег. Мне нужны зимние ноги.
— Хорошо, будут у тебя зимние ноги.
Аук подул на Заячьи лапы. Между пальцами выросла шерсть, лапы распушились, стали широкими.
Держа Зайца за уши, Аук несколько раз окунул его в сугроб. И, кроме кончиков ушей, Заяц стал белым, как снег.
Аук пообещал, что белую шубу и пушистую обувку получат и каждую осень будут получать все лесные зайцы.
— Теперь зима вам не страшна. Беги, беляк!
И Заяц побежал. Сперва неуверенно. Потом все быстрей и быстрей на широких лапах, словно на лыжах.
Попробуй, волк, догони! Заяц даже перекувырнулся от радости.
На суку дуба, мимо которого пробегал Заяц, сидела пара ворон: Кар-Кар и Кар-Кара.
— Ты не спишь? — спросил подругу Кар-Кар.
— Вроде не сплю, — откликнулась ворона. — Хотя то, что я вижу, может только присниться. По лесу бегает и кувыркается сугроб.
Тут «сугроб» еще раз перекувырнулся и закружил по поляне, сочиняя новую песенку:
— Каррр! Так это ты, бездомный бродяга? — прокаркала оскорбленная ворона. — Не рано ли радуешься? Посмотрим, какие стишки ты сочинишь, когда у тебя родятся дети. Они пропадут.
— Почему пропадут? — вздрогнул Заяц.
— Таков лесной закон. Малыши родятся слепыми, голыми, беспомощными. Без дома они пропадут. Если не веришь мне, спроси хотя бы белку. Небось побоишься спросить волчицу или лису.
Проживавшая неподалеку белка подтвердила, что ворона права.
— Бедный Заяц! Пока не поздно, попроси барсука потесниться. Может, он тебя пустит. У него огромная нора.
— Но я привык, сочиняя стихи, смотреть на луну, на звезды… и я думал, что мои дети тоже… Я поговорю с Ауком. Я его попрошу…
Весь лес был взволнован судьбой Заячьих еще не родившихся детей. Пропадут ли они, как напророчила известная предсказательница ворона Кар-Кара, или не пропадут? Этот вопрос обсуждался в гнездах и в норах, в небе и на земле.
Но пришло Время Зимних Снов, и лес уснул, так и не узнав, что ответил Зайцу Аук.
Долго-долго носились по лесу метели, заставляя голые черные деревья петь унылую зимнюю песню.
Наконец метели утихли, небо поголубело. И беличий нос, высунувшись из круглого, как шар, зимнего гнезда-гайна, почуял запах весны.
Белке очень хотелось есть. Она спустилась на землю, чтобы разыскать свои кладовушки, и заметила под елкой лущившую шишку мышь.
— С весной, соседка! — окликнула ее белка. — Чьи голоса ты слышала? Чьи следы видела? Чем новым пахнет в лесу?
Мышь была польщена тем, что белка, которая живет выше всех лесных зверей, поздоровалась с ней первая.
— Есть интересная новость, но она не пахнет. В лесу родились зайчата.
Беличий хвост распушился, стал похож на макушку молоденькой сосенки. Такое случалось с хвостом каждый раз, когда белка волновалась.
— Ты их сама видела?
— Я все видела! Даже рваный кончик левого уха у зайчихи-матери. Она боится навещать малышей, чтобы о них не пронюхали волк и лиса. Два дня малыши будут сыты, заячье молоко очень жирное. А на третий день Рваное Ухо придет их покормить.
— Разве это мать? — возмутилась белка. — Бросить своих детей, голых, слепых, беспомощных…
— Беспомощных?! — фыркнула мышь. — Да еще не было в лесу таких шустрых и самостоятельных малышей. И вовсе они не голые, а в шерсти, не слепые, а зрячие, не лежачие, а ходячие. Им было всего пять минут от роду, а как они сиганули в разные стороны! Один шмыгнул вон под тот можжевеловый куст. Я доверяю одной тебе эту тайну, потому что знаю: ты их не выдашь.
— Не беспокойся! Я умею молчать.
Мышь молчала, и белка молчала. Но не только у Рваного Уха родились зайчата. Такие события не могли остаться незамеченными. Слух дошел и до лиса по прозвищу Чуткий Нос.
Весь лисий род славится своим чутьем, а у Чуткого Носа был особенно острый нюх. Зимой он мышковал в поле, раскапывал мышиные подснежные норы. Он не только слышал под снегом писк, но и чуял запах мышей-невидимок.