Аук позвал дятла к себе в кладовую, обмакнул палец в красную краску и приложил палец к птичьей голове.
— Первому барабанщику весны полагается красная шапочка!
Тук-Тук от смущения неловко повернулся, и красная шапочка сползла на затылок.
А вечером в последних новостях сорока сообщила, что все сыновья, и внуки, и внуки внуков Тук-Тука унаследуют красную шапочку, цепкие когти и длинный крепкий клюв, станут весенними барабанщиками, докторами деревьев и строителями птичьих квартир.
И так будет всегда, пока на земле стоит лес!
Почему мы радуемся и волнуемся, когда слышим в лесу барабанную дробь дятла? Это первая музыка весны.
Она говорит и людям, взрослым и ребятам, и зверям, и птицам, оленятам, синичатам — всем, кто обессилел за зиму, кто устал, кто соскучился по солнцу:
— Нельзя сдаваться! Держитесь! Терпеть и ждать осталось недолго. Весна! Идет весна!
Приключения Бобра
Уже холодными стали ночи. Утреннее солнце не могло разбудить уснувшего и закоченевшего на цветке шмеля. Но что осенняя стылость зверю, одетому в густой и теплый мех!
И все же Бобренок понимал, что лето кончилось. Об этом ему сказали стебли осоки и тростника. Они стали невкусными, грубыми. Летняя сочность ушла из них.
Осень звереныш учуял и в запахе речной воды. Летом она пахла по-другому.
Была у Бобренка еще одна верная примета осени. Отец, которого он с нетерпением ждал, вернулся домой.
Летом они жили порознь. Отец считал, что и без него бобрята будут послушны нежному призыву матери: «О-о-о!» А отделился отец потому, что в хатке стало тесно. Семья прибавилась, на постели из стружек спали бобрята двух выводков.
Бобрята не осуждали отца. Он оставил семье надежное убежище. Дом бобра, как убедились волки, неприступная крепость, куда не ступит ни одна чужая лапа, не заглянет чужой нос.
Старый Бобр сам складывал из сучьев стены и обмазывал грязью, которую приносил со дна реки, прижимая лапами к груди. Засохшая грязь, как цемент, скрепила постройку. Если бы даже на крышу бобровой хатки забрался медведь, он бы ее не продавил.
Чтобы попасть в дом, надо было нырнуть, входы-выходы вели в реку. Но это было по нраву хозяевам дома. Тот, кто родился бобром, все делает в воде: ест, играет, прячется от врагов.
Неуклюжий на суше Бобренок был прекрасным пловцом. Он мог пробыть под водой целых пять минут, и вода не попадала ему ни в рот, ни в плотно прижатые уши. И прижатыми ушами он слышал голоса реки. Их было много. Они были разные: булькающие, журчащие, звенящие… И он их все понимал.
Голоса рассказывали ему, где течение быстрое, где на дне камни, где глубина, где мель. По-особому звучали голоса возле перегородившей лесную речку бобровой плотины. Бобренку казалось, что речка поет славу зверям-строителям, чьим единственным инструментом были ловкие лапы и острые зубы.
По плотине бегали трясогузки. Отсюда им было удобно охотиться на комаров. Осенью на запруду опускались пролетные стаи диких уток. Однажды Бобренок видел, как по верху плотины, как по мосту, через речку переправилась куница. Олениха с детенышем приходила к запруде на водопой.
И Бобренку хотелось крикнуть зверям, птицам, деревьям, травам — всем, кто волосатыми губами, клювами, корнями пил воду, которую плотина для них сберегла: «Знаете, кто построил эту плотину? Мой отец вместе с другими бобрами. А скоро буду строить и я, сын бобра!»
Звереныш гордился своим родом, который пошел от Великого Бобра, первого строителя плотин. Но в эту осень случилось происшествие, которое Бобренка и смутило, и встревожило.
Выплыв из дома еще засветло, он увидел на берегу медведя, над которым с криком кружились дрозды-рябинники:
— Пусть тебе не будет покоя от блох! Пусть тебя зажалят пчелы! Ты сломал нашу любимую рябину! Ты губишь лес!
— Но я нечаянно, — сконфуженно оправдывался медведь. — Уж очень захотелось ягод. Я не знал, что рябина такая ломкая…
Однако, заметив Бобренка, медведь переменил тон:
— Где справедливость? Мне за одну рябину чуть было глаза не выклевали, а бобры сколько деревьев валят, а им ничего!
— Сравнил! — вступился за честь своего семейства Бобренок. — Ты все ешь — мясо, рыбу, ягоды, а нам без коры осины и лозы не прожить. И самое главное: вода нужна всем, а строить плотины умеем только мы.
И все же последнее слово осталось за медведем:
— Не больно-то важничай. Плотины человека лучше ваших!