Он снимает футболку и джинсы, оставаясь в одних плавках. Накладываю пленку поверх швов и приклеиваю на пластырь, отклевать, правда будет неприятно. Заклеиваю сначала один, потом другой шов. Уил смотрит на меня не отрываясь.
— Ну, все готово.
— Спасибо — говорит он не много хрипло — я в душ.
— Хорошо, можно я после тебя схожу тоже? — Так хочу освежиться.
— Конечно — говорит он и скрывается за дверью ванны.
Пока он в ванной, надо убрать пленку на место. Отодвигаю ящик стола и кладу пленку, где она лежала. Замечаю фотографии, сложенные стопкой в углу. Очень хочется посмотреть. Любопытство берет верх. Беру их. На первом фото Вся семья Лорренсов с Энтони и Уил маленькие и девочка, наверное Джена, она светловолосая с озорной улыбкой. На втором фото Уильям и Джена им лет по двенадцать около ёлки. У них счастливые улыбки. Сейчас Уил очень редко улыбается и улыбка, совсем не такая беззаботная и радостная. Как, он, наверное, скучает по сестре.
— А тебе не говорили, что по чужие вещи брать не хорошо? — Говорит Уил, я подпрыгиваю и роняю фотографии на пол.
— Ой, прости, пожалуйста — я приседаю и поднимаю фотографии, не глядя на него. Какой позор! — Я убрала плёнку на место и.
— Эм, я пошутил — он касается моего запястья — все нормально — усмехается он.
— Я случайно увидела их, прости и не удержалась.
Он забирает фотографии из моих рук и убирает их в стол.
— Я так и понял.
Стало как-то очень неловко. Дура, любопытная!
— Прости еще раз, я не должна была их брать. Я, наверное, пойду.
Надо уйти.
— Нет — громко говорит он и берет меня за руку — не уходи, ты что!
— Уил, мне правда стыдно, что я не удержалась и залезла…
Не успеваю договорить Уил притягивает меня к себе и так нежно накрывает мои губы своими.
— Я знаю, что твоему любопытству нет предела — говорит он, гладя меня по щеке, но убегать из-за этого не стоит.
Блин в двойне облажалась перед ним.
— Прости, я больше не буду брать твои вещи.
— Все нормально, только меня ставь в известность, прежде, чем что-то с ними делать, хорошо?
— Да, прости еще раз.
— Иди сюда, любопытная моя — он обнимает меня и целует в шею.
Я так люблю его. Он отпускает меня.
— Ты хотела в душь.
— Да, очень хочу.
— Моей мочалкой и гелем для душа можешь воспользоваться — ёрничает он и улыбается.
— Спасибо — говорю я и иду в ванну.
Блин! Почему когда мне неловко, я хочу убежать, а этим я его очень сильно обижаю. Ему всегда кажется, что я уйду от него, хотя больше всего на свете я боюсь потерять его. Теплые струи воды смывают все мысли из моей головы и уносят в страну блаженства. Как хорошо принять душ в нормальной ванной, а не общажной душевой.
— Эм ты тут уже полчаса торчишь — говорит Уил, приоткрывая дверь.
— Ой, я наслаждалась, извини, сейчас выйду.
Быстро выключаю воду, оборачиваюсь полотенцем и выхожу.
— Просто после общажной душевой это просто кайф.
— Я не хотел тебя торопить, просто хотел узнать все ли нормально.
Он расхаживал по комнате в одних брюках.
— Тебе надо обработать швы — говорю я — у тебя есть чем?
— Да — он подходит к шкафу и достает вату и антисептик и ставит их на стол.
— Давай я помогу тебе?
Подхожу к столу, и он поворачивается ко мне.
— Надо снять пластырь.
Он очень сильно влип. Подцепляю.
— Потерпи, солнышко — говорю я.
— Давай резко, так проще.
— Ладно — тяну его быстро и резко.
— Ох.
— Еще один.
— Знаю — он распрямляется — давай.
Подцепляю, тяну быстро и резко.
— Ох, м.
— Все малыш — беру вату и пропитываю её антисептиком и протираю шов.
— Что очень страшно? — Спрашивает он.
— Нет, обычный шов.
— Давай я сам — он забирает у меня вату.
Почему?
— Да мне не трудно — пытаюсь забрать у него вату.
— Ну, я же вижу, что тебе неприятно.
Что?
— Это совсем не так! — Он удивлённо смотрит на меня, и я забираю у него вату из рук — мне не неприятно, мне просто больно за тебя — стараюсь не смотреть на него.
Он молчит. Беру пластырь и заклеиваю шов. Меняю вату и протираю второй, случайно задеваю нитку, и он морщится.
— Извини я случайно.
— Ничего — говорит он глухо.
Заклеиваю пластырем второй шов.
— Все готово.
— Спасибо — он смущается, и старается побыстрее одеть футболку.
— Почему ты думаешь, что мне не приятны твои шрамы, это же ты, это часть тебя, а я люблю тебя целиком, со всеми твоими шрамами.
— Не знаю, они же страшные и неприятные.