Не веря в реальность происходящего, Лизетт проводила Дитера взглядом и с трудом поднялась по лестнице. Она должна одеться, а потом попытаться убедить Дитера отпустить пленников.
Доктор Оже со страхом смотрел на девушку. Услышав, что творится в холле, он осторожно вышел в коридор и увидел, как солдаты увели англичанина, а затем Поля Жильеса и Андре Кальдрона.
— Что происходит? — с тревогой спросил доктор. — Деревня не пострадала? Будут репрессии?
— Они арестовали Жильеса и Кальдрона, — печально сообщил граф. — А что будет дальше, неизвестно.
Доктор Оже вытер пот со лба носовым платком. Вероятно, вскоре последуют казни. Обычно боши выбирали жертвы без всякого разбора.
— Я спущусь вниз и поговорю с ним, — решительно заявила Лизетт. — Папа, он должен их отпустить! Если майор отправит этих людей в Кан, их расстреляют!
Глубокие морщины пролегли на лице графа от носа до рта. Он почувствовал себя внезапно постаревшим.
— Нет, это мой долг, Лизетт.
Девушка зашла за ширму, сняла ночную рубашку, надела бледно-лиловый шерстяной свитер и фиолетовую твидовую юбку.
— Ошибаешься, папа, это мой долг, — возразила она.
Сунув ноги в домашние туфли, Лизетт вышла из-за ширмы. Глаза ее потемнели от боли.
Граф покачал головой:
— Дитя мое, с чего ты взяла, что это твой долг — говорить с майором?
— Потому что еще пять минут назад я собиралась стать его женой.
Лизетт увидела, что отец ошеломлен. Как только граф оправился, она вышла из комнаты. Спеша к лестнице, девушка старалась не думать о чувствах отца. Сейчас надо позаботиться о Поле и Андре. Она обязана спасти их.
Англичанину уже ничем не помочь. Дитер отправил его на явную смерть, с таким же успехом он мог расстрелять его во дворе замка. Интересно, сколько еще смертей на его совести? Как же до этого момента она позволила себе забыть о том, что означает его военная форма? Как посмела мечтать о том, чтобы разделить с ним постель, носить под сердцем его ребенка?
Казалось, даже стены старого замка знали ответы на эти вопросы, и Лизетт зажала уши ладонями, надеясь облегчить свои страдания. Все потому, что она любит его и сразу полюбила. Но теперь уже не любит и, наверное, никогда не будет любить.
Когда Лизетт направлялась через холл к охраняемой часовым двери столовой, из библиотеки с подносом в руках вышла Элиза. Ее маленькое узкое личико было бледным, но руки не дрожали. Девушки обменялись понимающими взглядами, после чего Элиза поспешила на кухню, а Лизетт подошла к часовому и решительно сказала:
— Мне надо поговорить с майором Мейером.
— Нельзя. — Часовой не удостоил ее даже взглядом. Главная столовая была строго запретным местом, даже офицерам не разрешалось заходить туда.
Лизетт охватил страх. Ей необходимо поговорить с Дитером, пока он не приказал отправить Поля и Андре в Кан.
— Я настаиваю. — Лизетт вскинула голову, и глаза ее сверкнули.
— Нет, — отрезал часовой, преградив девушке путь прикладом карабина.
В холле появились двое солдат, арестовавших Поля и Андре.
— Эй, уберите ее, — сказал им разозлившийся часовой.
Солдаты засмеялись и, отпуская похабные шутки, подошли к Лизетт.
— Не трогайте меня! — воскликнула она, а потом в отчаянии закричала: — Дитер! Дитер!
Дверь столовой распахнулась так резко, что солдаты попятились. На пороге стоял бледный майор и смотрел на Лизетт. Он знал, что она придет, но так и не подготовился к разговору с ней.
— Входи, — обратился он к Лизетт и коротко бросил солдатам: — Свободны.
В комнате с высокими потолками и консольными балками почти ничего не изменилось. Буковый паркет все так же сверкал в свете солнца, проникавшего сквозь витражные стекла окон. Камин, сложенный из крупного камня, украшали начищенные до блеска декоративные медные пластины. Рядом стояла массивная железная подставка для дров. Длинный обеденный стол, за которым собирались многие поколения Вальми, был на своем месте, посреди комнаты, но серебряные подсвечники заменили настольной лампой. На столе лежали карты и стопки документов.
Как только дверь закрылась, Лизетт посмотрела Дитеру в глаза. Всего час назад этот человек держал ее в объятиях, клялся в любви, говорил о свадьбе. Но сейчас Дитер понимал, что, хотя он по-прежнему любит Лизетт, о свадьбе не может быть и речи. Они думали, что любовь сильнее войны, сильнее обстоятельств, но жестоко ошиблись.
— Тебе следовало оставаться в своей комнате. — В голосе Дитера звучала горечь рухнувших надежд. — Ты не должна была видеть этого. Лучше бы тебе вообще ничего не знать.
Дитер не сделал ни шага навстречу ей, не попытался обнять, и Лизетт оценила его деликатность.
— Я всю жизнь знаю Поля Жильеса и Андре Кальдрона. Я все равно услышала бы о том, что с ними произошло.
— Ничего уже не изменишь. — Глаза Дитера холодно сверкнули. — Боже мой! Почему этот англичанин и два чертовых француза должны разрушать наше будущее? Это безумие!
Лизетт покачала головой, внезапно почувствовав себя старше и мудрее Дитера.
— Нет, это не безумие. — На ее глаза навернулись слезы. — Это реальность.
— Черт побери! — Дитер с силой опустил кулак на стол. — Идет война! У меня нет выхода. Я должен отправить англичанина в Кан!
— А Поля и Андре? — Лизетт впилась взглядом в лицо майора. — Что ты сделаешь с ними?
Сейчас, как никогда прежде, Дитер чувствовал в изящной и хрупкой девушке огромную внутреннюю силу. Одевалась она явно наспех, волосы не успела собрать в пучок, и они шелковистыми волнами рассыпались по плечам. Шерстяной свитер соблазнительно обтягивал высокую грудь, и Дитер почувствовал, как восстала и затвердела его плоть. Майор желал Лизетт, и будь он проклят, если допустит, чтобы события сегодняшнего утра отняли ее у него.