— Иволгин, и в выходные копаешься в этом деле? — без вступления начал разговор капитан. — Неужто заплатила? — Удивительно тихо было у него дома. За городом он, может, хотя у него нет дачи. Вот странно, ведь должен быть лихим мздоимцем, подонком и вором, профессия обязывает. Но — нет. Брал, конечно, — закрывал глаза и дела, — но не так чтобы очень, не лихо, самую малость, по необходимости соблюдать статус. Не то честь мешала, не то лень, или все вместе. Странный он, этот капитан. Наверное, потому и не продвинулся. Сорок семь, а всего четыре звездочки.
Я спросил о стороже. Долгая пауза, потом он все же решился:
— История, скажу я тебе. У него пищевое отравление случилось, семгой просроченной решил побаловаться. А эти… не тот укол сделали. Анафилактический шок, кома и смерть. Сегодня утром сообщили, чтоб их…
Пропал свидетель. Будто специально. Я послушал еще капитана. Эксперты следов взрывчатки, летучих реактивов, взлома не обнаружили. Посторонних почти нет, только жена Короткова и из нефтегазовой компании три человека, больше различимых отпечатков не нашлось.
Сделав паузу, он продолжил: исследовать удалось не всё, в лаборатории натоптано секретарем, увидевшим сторожа. Ожидая «скорую» и полицию, он проверял, не похищено ли что-то бесценное. Секретарь приставлен спонсором, приглядывал за Коротковым и этим достал сильно. Коллеги профессора говорили вчера, что они почти не общались. А сам он, выбрав для доверительных дел единственного Олега, не шел на контакт с другими.
Значит, с Женькой у Короткова не выходило. Только сейчас осознал. Она жаловалась на холодность, но начала-то первой. Убоявшись — положения, разницы в возрасте, может, привязанности вообще. Ведь и со мной второй раз вышло так же… мне захотелось позвонить, услышать голос. Набрал номер. Долго никто не отвечал, я начал бояться, что связь сейчас оборвется таймером, успела.
— Из-за тебя знаешь откуда прибежала? Что-то случилось? Или… — голос замер, я слышал далекий плеск воды. Обнаженная или кутаясь в полотенце, стоит посреди комнаты. Хотел представить, но не получилось. Уже не помню ее такой.
— Нет, нет, ничего. Хотел услышать тебя.
— А все-таки? Ты ведь просто так не звонишь.
— Совсем ничего. Я… я правда хотел… — Разговора не получилось.
Отключился, стал вызванивать Андрея Семеновича. Но договорился о встрече только на вечер — хотелось побыть одному. Наедине с безнадежным прошлым, хранившимся в сундучке под шкафом. Патефон, когда-то купленный на барахолке: она любила Козина и шуршание иглы о пластинку. «Машенька», «Жалобно стонет», «Калитка», «Нищая» — купил все, что было им спето. Во время обысков одного из свидетелей нашлось немало пластинок, я попросил отдать их мне, и отдали.
В моей профессии Женька любила и это: получать незаслуженные подарки и не ждать за это возмездия. А что делать: система выстроена вокруг порока, им движется, подпитывается, самоутверждается. Я начинал с обходов рынка на окраине города, торгаши платили оброк, чтоб оставаться хозяевами в чужой стране. Потом шли владельцы палаток, магазинчиков. Карманники. Проститутки. Бухгалтеры. Бутлегеры. Братки. Список рос, ширился. Когда появилась третья звездочка, достиг апогея карьеры. За которым последовал неизбежный провал.
Мне стало интересно работать. А что могло быть хуже для мента? Я расследовал дела, распутывал нити, требовал ответов, выяснял причины. Не закрывал дела, не укладывался в сроки — получал нагоняи, лишали премий и возможности продвижения. Выгодных дел и сливок с них. Переводился в архив, на голую зарплату. Возвращаясь, продолжал. Понимал: глупо, — но… продолжал. Я любил эту работу.
И Женьке она тоже нравилась. Еще когда она училась, а я проходил практику — дарил ей подношения торгашей. Турецкий парфюм, польские ликеры. Она принимала все это с улыбкой, отдавала душевным теплом. Расспрашивала, тревожась, интересовалась, вникая. Очень просила не лезть под пули и, даже случайно, никого не убить. Встречала меня у порога, когда возвращался с дежурства, с задания, обнимала.
Или я это внушаю себе? Когда мы сошлись снова, подобного не случалось, отношения выхолостились, дары оплачивались, внимание дарилось согласно установившейся традиции. Расчетливая страсть обеих сторон, ритуалы нежности и тревоги. Она спрашивала: убивал ли? Нет, не убивал, успокаивал свою совесть, смерть в больнице не считается, довезли, а там врачи, что с них взять. Засыпал в прохладных объятиях. Все верно, соглашалась она, гладя меня по голове, не считается, спи.