– Рот закрой!
– А ты мне рот не затыкай. Умный нашелся.
Он молча встал, подошёл к пьяной Лимке, схватил за волосы.
– Ой, отпусти падла … больно … больно сука-а-а!
– Ещё раз так скажешь – всю рожу разобью.
В кухню забежала бабка, бросилась на защиту.
– Ой да что ж это деется! Люди добрые, ты же ей все волосы вырвал.
Лимка наконец высвободилась и вновь зарыдала. Он разлил водку по рюмкам, выпил, крякнул, закусывать не стал. Вышел на балкон, Лимка бросилась следом.
– Все равно хотела в детдом отдавать. Чего жалеть теперь?
– Как не жалеть, миленький? Как не жалеть то, сыночка же…
– Сыночка… а твой когда печенье, конфеты ему передавал, кто всё сжирал?
– Да ты же со мной и жрал. Мы же вместе.
– Мне он не родной, если бы ты у моего забрала – убил бы к чертям.
Лимка подошла к своему ухажёру, уткнулась носом в ключицу.
– Стыдно ведь. Что теперь люди скажут?
– Чего стыдно то? Убёг и убёг. Бабка же не уследила.
– Бродяжничать станет.
– Человеком вырастет. Я тоже всё детство под вагонами провёл. Пусть жизни учится. Тиканул, потому что про детдом услышал наверное. Чего ему от тебя хорошего ждать – ухажёр зашёлся недобрым смехом.
Бабка приканчивала початую бутылку, когда ночную тишину прорезала трель звонка. Лимка, вздрогнув, подняла трубку:
– Алло… слушаю вас.
– Это с отделения. Приезжайте – нашли.
– А где? У Семёновых?
– Нет. Тело нашли. В морг сейчас везут, сразу туда приезжайте.
***
Лимку трясло. Сожитель не стал провожать, бабка спала – не добудиться. Пришлось идти одной. Незнакомец злорадствовал, он знал, куда спешит Лимка. Машину поймала сразу, но с водителем не повезло. Ехал медленно, всё время притормаживал, вцепившись мертвой хваткой в руль тревожно следил за дорогой.
– С вас – рубль.
– У меня сын в морге.
– А-а-а, извините, тогда пятьдесят копеек.
Лимка отдала рубль, сдачи ждать не стала. Миновав железные ворота оказалась у двери, обитой дерматином. Дверь распахнулась, очкарик в сером халате назвал ее фамилию и не дождавшись ответа повел внутрь. Вдоль стен стояли пустые гробы, кресты, валялись венки. Прошагав по коридору они зашли в прозекторскую с двумя столами. На одном лежало голое тело, лицо было прикрыто окровавленной кофтой. Очкарик повернул вправо, там была еще одна комнатушка, где стоял их районный участковый, старшина милиции и здоровенная бабища. Бабища осмотрела Лимку и голосом пьяного водопроводчика заорала на очкарика:
– Какого черта тут посторонние?
– Так… это… гражданочка же по сыну.
– На улице, на улице в машине лежит. Чего сюда тащишь.
– Так не положено же, в машине опознавать.
– На положено хэ наложено. Выметайтесь отседова и там опознавайте.
Очкарик взяв Лимку под руку, вышел во двор. Ему было неловко перед материнским горем.
– Вы, эт-самое, на Светлану Семёновну не обижайтесь. Проверка у неё сегодня была. Из ОБХСС.
На улице их догнал участковый.
– Гражданочка. Любезная! На секунду можно вас в сторонку.
Оттащив Лимку к сухому тополю, шёпотом произнес.
– В машине не ваш, там обычный беспризорник. Ночью вагоном придавило.
Лимка вздрогнула. Слезы брызнули из глаз.
– Какого черта мне сразу не сказали???
– Не знал. Сам приехал – убедился. Вы для порядку подойдите к прицепу, гляньте одним глазком и в протоколе укажите, что это не ваш сын. И при нём – участковый указал на очкарика – лишнего не говорите.
Они подошли к желтому уазику. Сирена беззвучно мерцала, освещая голубым светом прицеп. Очкарик сдернул брезент. На жестяном настиле валялось тело подростка. Вместо лица – месиво из крови, костей и кожи. Лимку стошнило.
– Гражданка Сарычева. Вы опознаете тело?
– Бе-е-ее!
– Это ваш сын? Посмотрите внимательнее.
– Это не мой…бе-е… сын.
– Уточните - почему?