Христиане с мусульманами не дружно жили на Святой Земле, ибо и те и другие разевали рот на один и тот же огород, который евреи для себя посадили. Пока люди духа каждой из тяжущихся сторон свою правду утверждали, а чужую уничижали, практические люди разных вер торговали и богатели. Дела зиждются на доверии, когда один другого понимает. Многоязычный Яков пришелся ко всем дворам.
Заручившись порукой враждебных иудеям служителей божьих, Яков посредничал меж разноязыкими купцами, и они полагались на него и через него полагались друг на друга. Он писал им документы, и много всяких хитростей и уловок узнавал, и наматывал на ус где, что и когда покупать и продавать, и уверился вполне, что на торговом поприще обязательно преуспеет. Комиссионные Яков сберегал для собственной коммерции и все ждал, когда вес золотишка на добрый почин потянет. Сберечь накопленное труднее, чем накопить.
Настал день. Яков знал, как дешево купить товар, и купил, знал, как дорого продать товар, и продал. Барыш в дело вложил, и пошло-поехало – любо-дорого смотреть. В посредничестве надобности нет теперь. Жил, однако, скромно, и вихрем ворвавшееся и исправно растущее богатство на показ не выставлял.
Блеск золота не затмил Якову свет счастливых глаз Оснат. Любовь молодой супруги давала силы и упрочала дух его, и он весьма сочувствовал этой любви. Вместе с казной нувориша росли и надежды иерусалимских раввинов. Отчего же им не почитать Якова? Пусть не идет он торной дорогой, но ведь и не отступник он, боже сохрани!
3
Зазвучала сигнальная труба – вот-вот закроется на ночь кукольный город Иерусалим. Прихожане окончат вечернюю молитву, покинут синагогу, разойдутся по своим убогим обиталищам. Останутся лишь двое-трое молодых людей. Дома нищета и теснота. Бдением в синагоге скоротают ночь, будут впитывать мудрость Писания. Пожалуй, согласны юные талмудисты с главным городским раввином Ихиелем, мол, постижение Слова Божьего есть высшая радость еврея.
В доме у Ихиеля сидит раввин Элиэзер, бывший наставник Якова. Раввины обсудили жалкое обличье синагоги. Не украшена она. Ни ливанских кедров, ни слоновой кости. Потолок чернят коптящие масляные лампы, обветшали книги. Нет средств, община бедная. Зажиточные прихожане – только Ихиель да Элиэзер. Вся надежда на Якова. Ждут его появления.
– Мир вам, раби Ихиель и раби Элиэзер! – сказал выросший в дверях Яков.
– Мир тебе, Яков, и семейству твоему, пусть множится всем на радость! – ответил Элиэзер.
– Я рад, что ты не пролетаешь мимо мезузы, входя в еврейский дом, – заметил Ихиель.
– Я по-прежнему ваш!
– Ваш или наш? – усмехнулся Элиэзер.
– По-прежнему или навсегда? – уточнил Ихиель.
– Наш навсегда! – отчеканил Яков.
– Говорят, Яков-то наш не только в еврейские дома входит… – бросил в пространство Элиэзер.
– Уповаю, сие еврейским домам не во вред… – заметил Ихиель.
– Я наш навсегда! – повторил Яков.
Ихиель пригласил гостей к покрытому белым полотном столу. Хлеб, козье молоко в кувшине, сыр, финики. Прозвучало благословение над хлебом. Ели и пили коротко и молча.
– Яков, ты лучший мой ученик, и не избрал ученую стезю… – посетовал Элиэзер.
– Не ропщи! Он обратил мудрость желтых страниц в желтого металла силу, – возразил Ихиель.
– Примите в дар, почтенные раввины, сию мошну, упомянутым предметом отяжеленную.
– Благодарствуем, Яков! К какому делу приложить монеты? – спросил Ихиель.
– Думаю, украшение синагоги – лучшее приложение им, – ответил, улыбаясь, Яков.
– О, Яков, ты словно слыхал нашу с Элиэзером беседу!
– Мне показалось, Яков, на губах твоих мелькнула хитрая улыбка… – проговорил Элиэзер.
– Он непритворно прям! – заверил Ихиель и с надеждой на подтверждение взглянул на Якова.
– Я преуспел в торговле, барыши мои растут, – перевел на другое Яков.
– Рады за тебя. Теперь к какому делу применишь ум и руки? – спросил Ихиель.
– Иерусалим тесен мне. Куплю корабль, чтобы купечествовать на Западе и на Востоке.
– К чему тебе это? Богатство не в мошне, а в голове и в книгах! – воскликнул Элиэзер.
– Я полагаю, искусная отделка не повредит нашей синагоге! – возразил Яков.