Назад в лагерь все вернулись голодные, злые и с пустыми руками. Выяснилось, что они еще и потеряли Агеллара. Волноваться за тренера не пришлось — он принес каких-то грибов, тушку зайца и какую-то птицу, внешне очень похожую на голубя. Увидев результат нашего совместного с Гидрой творчества, он сказал, что готовить вечером будет сам, иначе нас ждет голодная смерть, после чего я смертельно обиделась и сказала, что к котелку никого не подпущу. Ну густовато получилось, чего уж там, так я как лучше хотела, чтобы всем было сытно и хорошо. Тут уже запротестовали остальные, в итоге "страшное варево", как выразился кто-то (увы, кто — я не смогла понять, иначе оно оказалось бы на голове у шутника) было вычерпано до дна, даже лапки разошлись на ура. Хотя я не без злорадства похихикала, когда Покровен позеленела, увидев, ЧТО смакуют ее студенты.
Тренер, кстати, тоже не отказался подкрепиться, хотя всем своим наглым видом уверял меня, что не голоден. Ему я отдельно сыпанула в тарелку побольше острого перца, на что он ответил, что вкуснее щей в жизни не едал. Потом до меня, конечно, дошло, что Агеллар наполовину валандиец, а на юге культ острой и пряной еды, но за водичкой он потом не раз приходил в беседку, чем вызывал у меня приступы злодейского смеха.
Подкрепившись, кто-то разомлел на солнышке и решил немного подремать, кто-то отправился разведать водичку в озере, кому-то загорелось поиграть в подвижные игры. Я, натоптавшись у котла, присела за стол со своей тарелкой, но так и не попробовала ее содержимое. Удивительно, но свежий воздух положительно влияет не только на аппетит, но и на сон. Меня сморило.
Проснулась я от боли в мышцах и умопомрачительных запахов готовящейся пищи. Организм тут же вспомнил, что его еще толком не кормили, поэтому завопил не хуже будильника.
— Выспалась? — прозвучал вопрос прямо над ухом, и я вздрогнула.
Уверенно застучал по дощечке нож, шинкуя зелень.
— Неужели я и в самом деле спала? — спросила я, представляя, какая помятая у меня сейчас, должно быть, харя. Спать лицом на досках — это еще надо было умудриться.
Агеллар бросил взгляд на наручные часы.
— Два часа ты точно притворялась.
Я потерла лицо руками, прогоняя остатки сна, встала, размялась, но боль никуда не ушла.
— Ужасно спать днем, — пожаловалась я неизвестно кому, но уж точно не Агеллару.
— А не спать никогда — это вдвойне ужаснее, — отозвался тренер, высыпая зелень в котелок.
— Так невозможно, — возразила я.
— Так на войне, Ранхил.
— Вам приходилось долго не спать? — я села поудобнее, морщась от боли, но вдруг почувствовала на шее горячие пальцы. — Что? Я же ничего такого не спросила.
— Не шевелись, — рука переместилась вдоль по позвоночнику, и тренер нажал на какую-то точку, после которой разом отпустило шею. — Защемление, — пояснил Агеллар. — Приходилось не спать сутками, так что после этого сон лицом на столе был куда слаще накрахмаленной перины.
— Тренер, наша принцесса проснулась? — возник из ниоткуда Скарецки. — Можно уже попить?
— Проснулась, — отозвался Агеллар. — Иди уже пей.
Вечером мы собрались за одним столом, чтобы продегустировать кухню Агеллара. В меню присутствовали: суп грибной, гречка с мясом и морс из свежих ягод. Все это пахло настолько впечатляюще, что ни у кого не возникло желания отказаться от своей порции, кроме Покровен. Она брезгливо поджала губы, ограничившись лишь стаканом морса. Нам к нему прилагалась еще и сладкая булочка, но замдиректора на диете, поэтому свой голод запивала лишь кисло-сладкой водичкой. Мы уплетали за обе щеки, к ее неудовольствию, но нам на него было как-то плевать.
Еда, приготовленная тренером, была божественна. Птица-голубь оказалась на вкус похожа на курицу, грибы тоже выглядели вполне съедобными — сомневаюсь, что мы надоели Агеллару настолько, чтобы он захотел нас отравить. В течение нескольких минут мы размеренно скребли пластиковыми ложками по тарелкам, и вскоре вся посуда была опустошена, а мы переползли к костру. После сытного и вкусного ужина нас потянуло на песни, которые сопровождались тремя аккордами Скарецки. Мы как-то быстро устали от монотонного бряканья, и нас снова спас Агеллар.
— Чен, дай-ка мне гитару.
Грешным делом, я подумала, что тренер будет бить Скарецки гитарой по голове за издевательство над инструментом. Он не стал. Попробовал звук, подтянул струны и наиграл какую-то мелодию.
— Вы знаете "Смерть неверным"? — благоговейно прошептал Скарецки.
— В общих чертах, — отмахнулся Агеллар.
Мне почему-то захотелось, чтобы он спел. С таким голосом у него должно неплохо получаться.
— Тренер, может, споете что-нибудь? — попросил кто-то.
— Можно, — легко согласился Агеллар, а я досадливо вздохнула.
Надо было всего лишь попросить, какая малость.
Сильные руки уверенно сжали гитару, и пальцы ловко перебрали струны. Он сыграл вступление и запел. Не знаю, как остальные, а я застыла на вдохе, чувствуя, как подрагивают губы. Пел тренер великолепно, завораживающе, словно играя не на гитарных струнах, а на струнах души.
…Саднит в одном виске,
В каком из них — не знаю.
Время тает, бьет секунды рыбой на песке.
Я вижу, по руке так медленно сползает
Капля крови,
Теплая и темная
Моя…
Встаю один,
Сердце рвется из груди,
Поднимая знамя,
Не доживший до седин,
Под солнца зной,
Ненадолго живой…
Ненужные слова,
Несказанные фразы
Сразу разом
Потерялись где-то высоко.
Я видел много снов,
Слышал много сказок,
Так прекрасно небо надо мной,
И мне легко…
Встаю один,
Сердце рвется из груди,
Поднимая знамя,
Не доживший до седин,
Под солнца зной,
Так ненадолго живой,
Так сегодня надо,
Никого со мной!
Припев закончился эмоционально, тренер сыграл соло, и завершил еще одним припевом:
Встаю один,
Сердце рвется из груди,
Поднимая знамя,
Не доживший до седин,
Под солнца зной,
Так ненадолго живой,
Так сегодня надо,
Я иду на вас войной…[1]
Аплодировали все. Некоторые даже стоя и с криками "браво!". Я осталась сидеть. Не потому что мне не понравилось. Боялась, что от переизбытка эмоций ноги откажутся меня держать.
Агеллар вынырнул из каких-то тяжелых воспоминаний, слишком у него был отсутствующий взгляд, когда он поднял голову.
— Тренер, вы так здорово поете, — произнесла девочка, пришедшая с Рикардом.
— Никто не хочет спеть? — спросил Агеллар, игнорируя похвалу.
Взгляды собравшихся почему-то скрестились на мне.
Я замялась. В такой интимной обстановке петь было гораздо страшнее, чем перед полным залом.
— Лиа, давай, — толкнула локтем Гидра, и я решительно встала и подошла к тренеру. Шепнула на ухо название песни, и он не раздумывая кивнул.
— Вы знаете? — удивилась я.
Он снисходительно улыбнулся.
— Я не настолько древний, Ранхил.
Агеллар заиграл. Уже по первым аккордам я поняла, знает и в совершенстве. Мы не сговаривались, кто какой куплет будет петь, и тренер вступил первый:
Белая, загорелая, но всё же белая,