Но обо всем этом мы, к сожалению, знаем только задним числом, а тогда три русские полярные экспедиции, полные самых светлых надежд, смело уходили на север. Впрочем, если кто из участников их и догадывался об этом, разве возможно было остановиться, ведь если отсрочивать экспедицию, то не меньше чем на год, — а это после долгих-то лет подготовки, волнения, тревог, недопонимания. Да и будет ли ледовая обстановка в будущем году лучше нынешней?
И три полярные экспедиции, недостаточно оснащенные, на мало приспособленных для тяжелых ледовых плаваний судах, — это потом поставят им в вину (а возможно ли хорошо оснастить серьезную полярную экспедицию на частные пожертвования), назовут их поступки необдуманными (в какой-то степени оно так и было); конечно, зачем рисковать, пусть ради будущего науки, пусть ради будущего страны, когда можно спокойно сидеть дома на теплой печи и небрежно судить о поступках людей, которые уже никогда не смогут тебе возразить, — но зато состоящие из самых смелых, беспокойных, честных и пламенных сердец, уходили от теплых берегов в белую холодную неизвестность.
Ради справедливости нужно сказать, что «Святая Анна» была оснащена гораздо лучше двух других экспедиций. На судне был полуторагодовой запас продовольствия, хотя Брусилов надеялся дойти до Владивостока всего за несколько месяцев. Поэтому на корабле не вызвал особенных тревог факт, что к октябрю 1912 года «Святая Анна» с трудом пробилась лишь до Ямала и там, в восьми милях от берега, была зажата льдами, а вскоре и совсем вмерзла в них.
Невдалеке виднелся берег, решили построить на нем избу для зимовки, уже начали собирать плавник на топливо, но вскоре выяснилось, что лед, в который вмерзла «Святая Анна», не стоит неподвижно, а вдоль западных берегов Ямала движется на север.
Поначалу этому опять-таки не придали серьезного значения, по опыту пароходов «Варна» (следовавшего в 1882 году на остров Диксон с голландской экспедицией) и «Димфна» (с датской экспедицией пробивавшегося на мыс Челюскина; летом следующего года «Варна» была раздавлена льдами, ее экипаж переправился по льду на Новую Землю, «Димфне» удалось выбраться изо льдов самостоятельно) считали, что эти ледовые подвижки носят чисто местный характер в связи с сезонными ветрами.
На судне царила спокойная добрая атмосфера. По вечерам собирались в уютной кают-компании у камина за самоваром. «Хорошие у нас у всех были отношения, бодро и весело переносили мы наши неудачи, — писал позднее об этом времени в своем дневнике Валериан Иванович Альбанов. — Много хороших вечеров провели мы в нашем чистеньком еще в то время салоне, у топившегося камина, за самоваром, за игрой в домино. Керосину тогда еще было довольно, и наши лампы давали много света. Оживление не оставляло нашу компанию, сыпались шутки, слышались неумолкаемые разговоры, высказывались догадки, предположения, надежды. Лед южной части Карского моря не принимает участия в движении полярного пака, это общее мнение. Поносит нас немного взад-вперед в продолжение зимы, а придет лето, освободит нас, и мы пойдем в Енисей. Георгий Львович съездит в Красноярск, купит, что нам надо, привезет почту, мы погрузим уголь, приведем все в порядок и пойдем далее».
Душой этих вечеров и «хозяйкой» была единственная женщина на корабле Ерминия Александровна Жданко, по некоторым сведениям, дальняя родственница Георгия Львовича Брусилова. Врач своевременно не прибыл в Екатерининскую гавань, где должны были взойти на борт последние члены экспедиции, или специально опоздал, испугавшись опасного путешествия, и она, незадолго до этого окончившая курсы сестер милосердия, приехав проводить судно в дальнее плавание, взошла на его борт в качестве врача.
«Ни одной минуты она не раскаивалась, что «увязалась», как мы говорили, с нами, — с большим уважением и теплотой писал позднее о ней Альбанов. — Когда мы шутили на эту тему, она сердилась не на шутку. При исполнении своих служебных обязанностей «хозяйки» она первое время страшно конфузилась. Стоило кому-нибудь обратиться к ней с просьбой налить чаю, как она моментально краснела до корней волос, стесняясь, что не предложила сама. Если чаю нужно было Георгию Львовичу, то он предварительно некоторое время сидел страшно «надувшись», стараясь покраснеть, и когда его лицо и даже глаза наливались кровью, тогда он очень застенчиво обращался: «Барышня, будьте добры, налейте мне стаканчик». Увидев его «застенчивую» физиономию, Ерминия Александровна сейчас же вспыхивала до слез, все смеялись, кричали «пожар» и бежали за водой».
У Георгия Львовича Брусилова даже родилась мысль поставить спектакль. Эта идея захватила всех, с энтузиазмом принялись за репетиции, готовили костюмы, гримерную устроили в бане.
Но с каждым днем «Святую Анну» все дальше уносило на север, экипаж все чаще стала посещать тревога.
Движение на север продолжалось не только в 1912, но и в 1913 году. Весной, когда все были уверены в освобождении из ледового плена, — судно оказалось уже далеко за пределами Карского моря — в Большом Полярном бассейне.
Зимовка была тяжелой. Каюты «Святой Анны» не были приспособлены к полярной зиме. Вся команда переболела тяжелой болезнью, скорее всего цингой. Особенно долго и тяжело — больше полугода — болел начальник экспедиции Георгий Львович Брусилов. Но это было еще не самое страшное, весной все понемногу поправились. Надо отдать должное, что это было прежде всего результатом самоотверженного и трогательного не столько лечения, сколько ухода за больными со стороны Ерминии Александровны Жданко. Страшное было в другом: экипаж судна больше уже не составлял единого целого. Тогда еще не было в обиходе такого научного термина, как «психологическая несовместимость в условиях маленького коллектива, ограниченного в небольшом пространстве небольшого экспедиционного судна». Тогда еще не было кандидатских и докторских диссертаций на эту тему, и с этой проклятой несовместимостью, наделавшей столько бед в различных экспедициях, не знали как бороться. А она-то и сделала свое черное дело: начались трения между участниками экспедиции, а что еще хуже — начались стычки между ее начальником и штурманом.
Летом 1913 года «Святая Анна» находилась уже в широтах северной части пролива между Новой Землей и Землей Франца-Иосифа. Направление дрейфа время от времени менялось на северо-западное, а то и на западное, вокруг виднелось много разводьев, снова появилась надежда, снова вспомнили об австрийской экспедиции на судне «Тегеттгоф», открывшей в 1873 гаду в результате подобного дрейфа Землю Франца-Иосифа. (За три года ранее это открытие предсказал теоретически, на основании анализа дрейфа льдов в Полярном бассейне, выдающийся русский географ и революционер П. А. Кропоткин). Но «Тегеттгоф», охваченный льдами близ Панкратьевых островов, у северо-западного берега Новой Земли, понесло к южным берегам Земли Франца-Иосифа, «Святая Анна» же, затертая у западных берегов Ямала, дрейфовала гораздо восточнее, а затем и севернее.
Может быть, летом 1913 года «Святая Анна» все-таки и выбралась бы из плена, не будь ледовое поле, в которое она вмерзла, таким большим и прочным. Будь на корабле хоть какое-то количество достаточно сильной взрывчатки, может быть, и в этом случае освободились бы из ледовой ловушки, но на «Святой Анне» был только черный порох, а он как оказалось, был непригоден для этих целей. Пытались прорубать канал до ближайшей полыньи, но расстояние до нее — около четырехсот метров — было для небольшого экипажа слишком далеким.
В августе надежда снова потухла, разводья стали затягиваться свежим льдом. Пришлось готовиться: к новой зимовке. И тут произошла новая стычка между Брусиловым и Альбановым, давно назревавшая, резкая и жестокая, после которой они, кажется, больше уже ни разу не разговаривали спокойно, не считая тех последних дней, когда Альбанов собирался уходить с судна. Теперь нам до конца уже не выяснить причины этого тяжелого разлада, приведшего к тому, что Альбанов попросил Брусилова освободить его от обязанностей штурмана.