Раздавшийся голос смутно напоминал голос Мираса. Амаль удивленно огляделась по сторонам. Что вообще происходит?
— Мирас! — позвала она сначала робко, а потом повторила уже более настойчиво: — Мирас!!
Но кроме стрекота кузнечиков до слуха не доносилось больше ни звука, похоже, ее нежеланный супруг ушел достаточно далеко, чтобы услышать. Ей не осталось ничего другого, как подняться и пойти за ним, правда, она совершенно потерялась, в какую сторону, и вполне возможно, что сейчас все отдалялась и отдалялась от него.
А Мирас застрял в мире живых. Он прибрал усыпальницу, сложил, насколько мог аккуратно, сломанные цветы, заново обрядил тело Амаль. Оно оказалось высохшим и легким, гниение и распад не коснулись его. Сейчас девушка уже не казалась Мирасу настолько отталкивающе-безобразной. Изможденной болезнью, одиночеством, печалью. Кто выглядел бы краше в её случае? Боль тисками охватила Мираса, когда он вспомнил сцену, увиденную в шаре. В чем вина этой девушки? Чем она заслужила свои страдания? Он испытывал к ней неприязнь поначалу, но разве она выбирала свою судьбу?
Убедившись, что тело Амаль выглядит достойно, Мирас поднялся по ступенькам и вышел наружу из склепа. Сдвинуть с места дверь не получилось, но зато получилось вызвать ветер, который и захлопнул ее. Парень увидел, что замок сбит и валяется в стороне. Поделать с этим Мирас ничего не мог, оставалось лишь понадеяться, что воришки надолго забудут дорогу на кладбище.
Юноша встал, раскинув руки к рассвету. Как красиво. Яркие краски разливались по небу, солнечные лучи прорезали облака сияющей короной. Бисеринки росы переливались на травинках драгоценными камнями. И в этом прекрасном мире живут люди, совершенно не ценящие эту красоту!
Впитав в себя силу начинающегося дня, Мирас направился к Храму. Не понимая, что именно хочет, без определенной цели, возможно, просто посмотреть, как живется Мауни и Хейко, после того, что они натворили.
Служители просыпались рано. Еще до первых лучей солнца они совершали омовение, чтобы не читать утренние молитвы с грязными руками и лицом.
— Еще бы умывали свои души, — проронил Мирас.
Служитель, нечаянно услышавший его слова, вздрогнул и обернулся. Он оказался молод и незнаком. Ни одного волоска не росло на его голове. Безбровое лицо казалось удивленным, но не испуганным, как у расхитителей усыпальниц.
— Кто здесь? — мягко поинтересовался служитель.
Пугать его Мирасу не хотелось.
— Бесплотный дух, — ответил он. — Проведи меня к брату Хейко, — попросил, пользуясь возможностью.
— Конечно! — с восторженностью ребенка отозвался служитель.
Он повел Мираса по тропинкам храмового сада, минуя лечебницу, прямиком к кельям. Дойдя до одной из запертых дверей, тихонько постучал.
— Разве брат Хейко не служит больше при лечебнице? — удивился Мирас.
Служитель помотал головой и вздохнул.
Дверь открыл не Хейко, а глубокий старик в храмовой одежде.
— Валид? — удивился он. — Ты пришел навестить нашего брата?
Мирас скользнул в дверь и увидел Хейко, тот лежал на скамье, прикрытый целым ворохом покрывал, бледный, постаревший, будто прошли десятилетия. Он вяло сминал пальцами верхнее покрывало. Глаза его провалились. Кожа казалась серой.
— Ты пришел, — прошелестел Хейко.
Мирас оглянулся, думая, что тот обращается к служителю, показавшему ему дорогу, но Валид еще стоял у дверей со стариком.
— Ты пришел за мной, — повторил болящий, и Мирасу стало понятно, что тот видит его. — С тех пор, как я не рассчитал дозу, дающую расслабление телу и языку, дав тебе испить слишком много, моя душа не может найти покоя, моя совесть истончает кости и травит кровь. Мауни пытался убедить меня, что ты бы и без того испустил дух, но у него не вышло. Мне затмил разум блеск его монет в тот день, однако получив причитающееся, я не стал счастлив. Ты проклял меня?
— Нет, — ответил Мирас.
— Я не верю тебе! — простонал Хейко. — На твоем месте мне бы хотелось тебя наказать! И что, кроме посмертного проклятья, может так истощить тело?
— Поначалу я возненавидел тебя. Оказавшись же в этом мире, понял вдруг, что просто хочу взглянуть в твои глаза. Ты наказываешь себя сам, не мое проклятие, — ответил Мирас и отступил назад. — Прощай!
10
Амаль шла и шла вперёд, привыкая обходиться без воды и пищи, наверное, окончательно осознав, что не только к прошлому не вернуться, но и ее представления о Вечном Мире оказались совсем иными, чем он сам. Идти без компании, пусть и навязанной, оказалось тоскливо. Пожалуй, только это роднило Амаль живую, и Амаль нынешнюю, что некому было поведать свои мысли, поделиться впечатлениями, разделить момент. Наверное, подвернись сейчас ей под руку кто угодно, даже Рамина, девушка бы не стала противиться этой компании.