Зацепившись за образ мачехи, Амаль четко представила ее надменно вскинутый подбородок, расправленные плечи, прямую стать. Та будто и впрямь пошла рядом.
— Ты помнишь, — заговорила вслух девушка, обращаясь к воображаемому образу, — как мы встретились впервые? Тебя привела сваха. Отец не слишком хотел жениться, но она убедила его, что негоже известному торговцу оставлять единственную дочь без присмотра, на нянек-мамок, бесправных рабынь и служанок без рода, племени и воспитания. Сваха сказала, что у нее на примете достойная молодая вдова с двумя девочками, примерно моего возраста. Отец согласился на встречу. Мы с ним все утро хихикали от волнения и предвкушали встречу. Я надела лучшее платье и нацепила все матушкины бусы, надеясь понравиться тебе. Сейчас я понимаю, что выглядела, должно быть, как ярмарочная обезьянка, но отец ничего мне не сказал, а я руководствовалась своим пониманием красоты. Слуги начистили серебро и хрусталь. Рабыни вымели всю пыль, которую могли. Ты вошла, в сопровождении свахи, — Амаль судорожно вздохнула, будто заново переживая этот момент, — это потом уже мы узнали, что вы с ней близкие родственники, подошла ко мне и сказала, что я девочка, а не балаганный ряженый. Потом провела пальцем по картинной раме и выдала печальное, что дом запущен без женской руки. Дальше больше, ты раскритиковала и посуду, и кухарку. К концу встречи я ненавидела тебя. А отца будто заворожили, он с соглашался со всем, кивал, повторял, что дом без женщины — это тело без души, взор без огня, песня без чувства. Ты была красива! А он давно вдов.
Амаль замолчала. В горле будто образовался комок, мешающий говорить. Воображаемая мачеха все шла рядом, не отставая ни на шаг, непривычно молчаливая. Девушка продолжила, лишь овладев собой.
— После свадьбы отец тут же уехал с караваном. А я осталась, как и раньше, на мамок-нянек, бесправных рабынь и служанок без рода-племени и воспитания. Ты дарила любовь и внимание лишь своим дочерям. Мне оставались только пригляды за вами и книги. С их страниц я узнавала, как себя вести, как одеваться. Но я была живым ребенком, надолго в полном порядке моя одежда не оставалась. Ты покупала мне новую, а потом жаловалась отцу, сравнивая меня и своих дочерей, которые только и делали, что сидели возле нее, как раскормленные кошки. Отец выслушивал ее, но слишком любил и знал меня, чтобы наказывать. Сейчас я думаю, ты вела себя так, потому что боялась, что рано или поздно до него дойдет, что ты намного ниже отца по рождению, что управление таким огромным домом для тебя в новинку, что твои дочери не знают грамоты, а ты сама едва можешь написать имя. Да-да. Это не осталось для меня секретом. И то, что ты тайно занималась с приходящим учителем — тоже. Его посоветовала тебе сваха. Старого ученого старика, который, однажды увидев меня, очень удивился, что я не занимаюсь с тобой и твоими дочками. Тебе не осталось иного, как звать и меня.
Амаль с неприязнью посмотрела туда, где как будто шла Рамина. Но вдруг глаза ее посветлели:
— А помнишь, как ты пыталась задобрить меня, чтобы я ни о чем не рассказала отцу, перед его возвращением. Это были лучшие дни, хотя я все равно вредничала с тобой, чувствуя безнаказанность. Тогда твои дочери даже играли со мной, и я искренне думала, что мы подружимся. Но потом я нечаянно слишком сильно толкнула одну, несколько раз обыграла в догонялки другую, им не понравилось. А ты, как хорошая мать, встала на их сторону.
Амаль, погрузившись в свои воспоминания, вновь ощутила себя той маленькой девочкой, которую перекидывало от надежды к разочарованию, штормило в чувствах. Мачехины дочери не нуждались в особой компании, они всегда были друг у друга. А вот Амаль оставалась одинокой и на фоне их чириканья между собой это ощущалось особенно остро.
Эх, попадись они ей сейчас! Уж девушка бы не остановилась на запачканных платьях, поломанных куклах. Сейчас бы она придумала что-то более изощренное. Амаль поймала себя на мыслях, что придумывает, как бы могла досадить тем, кто так и не стал ей ни сёстрами, ни подругами. Они ни разу не навестили ее после болезни. А в день смерти отца вообще бесхитростно заявили, что теперь все в доме принадлежит им, заступиться за неё некому, у них будут лучшие женихи и наряды… Как будто в тот момент это ее хоть сколько-нибудь волновало.