Дурынды! Глупые кокетки! Как они поддерживали Рамину с двух сторон, как правдоподобно играли скорбь!
Амаль сжала пальцы в кулаки, прижала их к груди и закричала, заливаясь обжагающими слезами:
— Ненавижу!!!
Выплеск ярости утомил и расслабил. Воображаемая Рамина, видимо, испугалась и исчезла, будто ее и не было. А ведь девушке осталось сказать ей еще так много! Все, что накопилось за эти годы, что она замалчивала, а потом и вовсе не могла сказать.
Нянюшка, добрая нянюшка! Ее не показал на похоронах прозрачный шар. Разрешили ли ей вообще попрощаться с Амаль? Вот почему Рамину оказалось вообразить легче, чем добрую старушку?
Теперь по щекам Амаль текли уже иные слезы — светлые, чистые, хоть и не менее горькие. Девушка ведь даже и не подумала о нянюшке, когда глотала яд. Бедная-бедная старушка! Как она, должно быть, ненавидит сейчас свою подопечную!
11
Мирас еще раз оглянулся на Валида, беседующего у двери в келью Хейко со стариком-служителем. Встреча оказалась совсем не такой, какой ее представлял себе юноша. Впрочем, остался еще один служитель — Мауни. Именно он больше всего убеждал Мираса, что невеста его уже рядом. Этого служителя угрызения совести вряд ли коснулись.
Мирас больше не захотел смущать ничьи умы и пошел наугад, надеясь, что не заблудится на прихрамовой территории. Сад тут был знатный. Плодоносящие деревья, густые аккуратно подстриженные кустарники, овощные грядки. Вдалеке виднелись хозяйственные постройки, и там шла оживленная работа: несколько строителей перестилали крышу, несколько возводили новые стены. Туда-сюда возили тележки с камнями и месили раствор.
Мирас почти обошел работников стороной, как услышал знакомый голос:
— Бездельники! Храм не заплатит вам за такую работу! Если считаете, что оплата идет за каждый день — ошибаетесь — по факту выполненного!
На Мауни была другая одежда, и обязанности, видимо, стали другими. Теперь он не сидел, собирая подаяния прихожан. Ему поручили стройку, и служитель показывал себя перед несколькими, склонившими покорно голову трудягами, те месили раствор до того, и тесали камни, но сейчас стояли перед Мауни, как школяры, задерживая и всех остальных.
Служитель распалялся все сильнее, он уже вставлял в речь строчки из святых книг, будто намеревался прочитать целую проповедь, перемежал их ругательствами на всех местных диалектах и сыпал обещаниями того, какая кара настигнет несчастных в послесмертии за тяп-ляп сделанную работу.
Вдруг Мауни прервался на полуслове, оглянулся по сторонам и сдулся, словно шарик, словно у него больше не было причин казаться излишне деловитым и строгим. Мирас успел заметить, как зашевелились густые ветви вдоль тропы: ушел кто-то, кто, как и парень, наблюдал за этой сценой.
— Работайте, — неожиданно тихо и миролюбиво разрешил служитель строителям, и те продолжили свое занятие.
А Мауни присел неподалеку, прямо на траву, периодически выглядывая, не появится ли вновь его соглядатай. Мирас подошел к нему ближе. Служитель выглядел уставшим и разочарованным жизнью, будто на него взвалили непосильную ношу.
— Тебя приставили надзирать, а не прохлаждаться в тени! — выдал юноша, не особо надеясь, что Мауни его услышит.
Однако тот взвился со своего места, не оглядываясь, подскочил к работягам, снова начал толкать речь. Те лишь на мгновение застыли, а потом продолжили работу. Мауни оглянулся, вглядываясь в каждую тропинку, тяжко вздохнул и потер виски, будто у него сразу разболелась голова.
У Мираса было много времени. Он еще пару раз подшучивал над служителем, а потом ему надоело, ну, право слово, жить в таком напряжении — никому не пожелаешь. К Мауни вернулся бумеранг судьбы.
Мирас вздохнул, на миг прикрыл глаза, и сам не понял, что произошло: прихрамовая территория сменилась незнакомой гористой местностью, где гуляло эхо под руку с ветром, парили гордые птицы, и облака цепляли снежные вершины. Вдалеке, с высоты виднелась лента реки, леса, состоящие из вековых деревьев, и никакого человеческого поселения вблизи.
Юноша понятия не имел, куда именно его занесло. Если все ранее происходящее поддавалось логике, то сейчас понять оказалось невозможно. Он ни разу не был в этой местности, его ничего не связывало тут, ни память, ни эмоции, ни мечты. Это Амаль хотелось повидать мир.
Воспоминание о супруге оказало эффект холодного душа. Мирас забеспокоился, как она там, в Вечном Мире. Он не слышал и не чувствовал ее больше. С тех пор, как его перенесло сюда, все больше и больше казалось, что их брак — не просто ошибка, но и вообще — только сон. Однако печаль коснулась юноши, легко, будто перышко, или паутинка на ветру. Он попробовал повторить чудо, закрыл глаза и представил Амаль, но открыв их, обнаружил, что по-прежнему стоит на горной тропе.