– Отлично.
– Круто, – сказал он. А потом, так тихо, что она едва его расслышала, добавил:
– Эй… У тебя что-то случилось?
– В смысле?
– Ты и всегда молчалива. И в этом ничего такого! Но сегодня ты кажешься даже тише, чем обычно.
Он отошел в сторонку, когда старшеклассник, которого Сорока не знала, остановился у фонтанчика с водой. Тот сделал глоток, отстранился, перевел взгляд с Сороки на Бена и сказал:
– На твоем месте я бы не стал пить после нее.
Сорока почувствовала, как щеки запылали, когда парень исчез в переполненном коридоре. Бен будто хотел что-то сказать, но не знал, с чего начать.
Наконец, он откашлялся и произнес:
– Это было так… Мне жаль.
– Ой, да ничего. Все в полном порядке. Я держу себя в руках.
– Правда? Все до сих пор… болтают всякое?
Сорока тихонько рассмеялась, и ее смех больше походил на насмешку.
– Ты же сам все слышал, – сказала она через секунду.
– Я не слушаю, – сказал он серьезно. – Я уже давно научился не слушать.
– Но ты все равно слышал.
На это он слегка ухмыльнулся.
– Справедливо, – ответил он. – И до сих пор слышу. Но не слушаю.
– Но мог бы. – Она пожала плечами. – Все, что обо мне болтают, правда.
Бен склонил голову набок, словно посмотрел на нее под другим углом. Затем чуть нахмурился и сказал:
– Ни на секунду в это не поверю.
После финального звонка Сорока прождала полчаса в классе алгебры, а потом пошла к своему шкафчику и, как обычно, оставила там все учебники. Теперь в рюкзаке было почти пусто: там лежали только ключ от дома, желтый блокнот и мобильный телефон, которым Сорока не пользовалась уже несколько недель.
Она зашла в продуктовый.
В городе было два продуктовых: «Бейкер Фармс» и «Кентс».
Эллисон работала в «Бейкер Фармс». Сорока пошла в «Кентс».
В заднем кармане лежала мамина кредитка. Она точно знала, сколько денег было на карточке, потому что забирала ярко‐красные счета, которые приходили по почте каждый месяц. Сорока вносила минимальный платеж по карте деньгами, украденными из кошелька матери, чтобы счет не заблокировали. Теперь, когда Энн‐Мэри отказалась от всех своих обязанностей, у Сороки появилось множество мелких забот, но она ловко с ними справлялась.
Ее сестра Эрин…
Сорока не любила думать о сестре.
Эрин больше не собиралась бороться с этими трудностями. Где-то год назад Эрин рассказала Сороке, как плохо когда-то обстояли дела. Сестра старше Сороки на шесть лет. Сорока не помнила мамин прошлый запой, потому что была тогда совсем маленькой.
Эрин сказала, что если мать когда-нибудь снова начнет пить, то она уйдет.
И сдержала слово.
Жила она не то чтобы далеко – Эрин училась в колледже Фэрвью, всего в тридцати милях от Дали, но Сорока чувствовала себя так, словно находилась в другой стране, на другой планете. Казалось, что Эрин умерла, и никому не пришло в голову позвать Сороку на похороны.
Она не знала, что хуже.
Отец, который звонил каждый вечер в шесть часов, чтобы напомнить ей о своем голом розовом теле посреди раскиданных вещей и о том, как он пытался обнять ее, когда наконец оделся – его рубашка прилипла к взмокшей коже, волосы безвольно падали на лицо, по щекам текли слезы, а изо рта – извинения.
Или сестра, которая никогда не звонила.
Сестра, которая сменила номер телефона.
Сестра, которая сказала ей напоследок: «Прости, ладно? Но я не могу жертвовать своим психическим здоровьем только потому, что ты еще недостаточно взрослая, чтобы уйти. Позвони, когда тебе исполнится восемнадцать».
Сорока мысленно сверилась со списком продуктов, который держала в какой-то легкодоступной части своего мозга. Десяток коробок макарон с сыром или чего-то подобного, молоко, масло. Средство для мытья посуды.
Но как Сорока позвонит Эрин, когда ей исполнится восемнадцать, если даже не знает ее номера? Вернется ли Эрин за ней?
Она вспомнила завядшую вонючую брокколи в пустом холодильнике. Когда же Сорока последний раз ела зелень? Она смутно слышала, как какой‐то консультант спросил, не нужна ли ей помощь, но проигнорировала его. Тот пожал плечами и ушел.
Сорока схватила необходимое, уже забыв о брокколи, и взяла крохотный апельсин, собираясь съесть его по дороге домой, чтобы не заболеть цингой.
«Цингой? – подумала она. – Ты барахтаешься в таком дерьме и беспокоишься о цинге?»
Вечером было недостаточно тепло, чтобы плавать в бассейне, но Сорока все равно пошла на задний двор, почистила бассейн от утонувших раздувшихся жуков и насыпала больше химикатов, чтобы уничтожить все зимние микробы. Она вывалила жуков из фильтра в траву и оттащила к мусорным бакам за домом искромсанного надувного лебедя.