— Покойница ваша под Божьей крышей! Теперь, молодые люди, ни о чем не беспокойтесь. Завтра отпоем, Божью благодать получим!
Мы молча шли по улице. На душе была печаль, но какая-то светлая. В голове бродили мысли о смерти, о бессмысленности земной суеты, мысли, неведомые раньше, слышанные или читанные когда-то, а теперь реально переживаемые. Но главным нашим чувством было чувство облегчения, потому что этот слегка подвыпивший церковный староста взял на себя заботу об усопшей, а с этой заботой — и часть нашего горя, нашего страха перед смертью.
Нас с Андреем объединила в тот вечер наша скорбная мужская обязанность. Мы пережили это вместе и стали ближе друг другу. И эти переживания объединили нас надолго.
Был осенний холодный день, когда хоронили Веру Николаевну. Дождь то упорно поливал собравшихся на скорбное погребение, то прерывался сильным ветром. Марина стояла у гроба и, плача, гладила лицо бабушки. Они очень любили друг друга, для Марины это была первая большая потеря. Приехал на похороны Арсений Александрович. Сказать, что Маринин отец был человеком, который постоянно, изо дня в день заботился о своих близких, я не могу. Он был из тех людей, у которых любовь и внимание проявляются спонтанно, совпадая с получением гонорара или отлучкой жены. Но когда случались в семье важные события, радостные или печальные — рождения, похороны, — он обязательно принимал в них участие.
Неподвижно, как скала, стоял Арсений Александрович, по лицу потоками лилась вода, и мысли его были где-то далеко-далеко… В нем угадывался фаталист, открытый всем ветрам жизни. На лице его читалось то христианское смирение, то стойкое упорство в противостоянии ударам судьбы. В этом и состоял стержень его характера. В этом Андрей был похож на отца, хотя и по-своему.
Зима в Одессе
Тем временем подготовительный период «Сергея Лазо» заканчивался, и в феврале 1967 года я начал съемки фильма в Одессе. На мое счастье, Одессу завалило снегом, что для южного города было большой редкостью. К тому же грянули такие сильные морозы, что батальные съемки вообще остановились, так как в пулеметах замерзала оружейная смазка и они переставали стрелять. Военный консультант фильма генерал-полковник Н. С. Осликовский успокаивал меня: «У нас и во время войны зимой оружие не всегда стреляло. Железо что? Люди замерзали. Людей палками били, чтобы они не спали по ночам. Азиаты пачками замерзали. Вот их сильно лупили. Вот тогда все и застреляло, и войну мы выиграли!» Осликовский был Героем Советского Союза, во время войны командовал кавалерийским корпусом. У Бондарчука в работе над киноэпопеей «Война и мир» Осликовский работал военным консультантом. Я был в восхищении от генерала, от его военной дисциплинированности и пунктуальности. Когда между обедом и началом съемки оставалось немного времени, он ложился на постель в своем номере люкс совершенно одетым, слегка расслабив ремни, с головой накрывался плащ-палаткой, и лишь шпоры на сапогах выглядывали наружу.
Помню смешной эпизод во время зимних съемок. Съемочная группа и солдаты, участники массовых сцен, укрылись от пронизывающего ледяного ветра в каком-то дворе. Солдаты притоптывали ногами, толкались, боролись друг с другом, чтобы согреться, и, естественно, матерились. Из двери черной лестницы появилась живописная фигура — старая еврейка в каких-то невообразимых лохмотьях, с мусорным ведром в руке прошествовала через двор к помойным бакам. Проходя мимо матерящихся солдат, старуха сделала выразительный жест рукой и громко сказала: «Ша-а! Только, пожалуйста, без матушки!» После такой реплики солдаты притихли, а генерал Осликовский сказал: «Вот с этой бабкой я бы в разведку пошел!»
Полет в Кишинев
Весной я позвонил Андрею и рассказал о своих делах, о трудностях со сценарием. Я видел, что Георгэ Маларчук исчерпал свои возможности, а я ничем не мог ему помочь. Особенно меня не устраивал финал. Андрей ответил: «Вези отснятый материал в Москву, посмотрим, может быть, чем-то и помогу».
Я приехал. Андрей посмотрел материал, прочитал сценарий. Материал оценил как средний, а сценарий как «нечто ужасное», это было его любимое выражение. Еще любил выражение «чудовищное». Сказал, что со сценарием поможет, но позже, сейчас занят — занимается поправками к «Рублеву». Посоветовал доснять некоторые сцены, например ту, где Лазо, рискуя жизнью, спасает зерно из горящего склада. Еще порекомендовал подробнее снять эпизод «Поезд повешенных», основанный на подлинном факте времен Гражданской войны, убеждал не бояться будущих упреков в жестокости и натурализме — страшных ярлыков тех лет, с которыми он сам столкнулся при сдаче «Андрея Рублева».