— Что именно?
— Никто здесь не зовёт друг друга по именам.
— Вопросы тоже никто не задаёт.
Курильщик тушит сигарету о пепельницу, наверное, слишком уж остервенело. Достали его эти ужимки, эти игры. Вот, пожалуйста, доказательство, что всё это ширма — главный игрок только что вышел из своей роли.
— Нарушаешь правила Дома?
— Какие правила?
Удивляется так искренне, что можно подумать, не притворяется. Только дурачка включать больше в стиле Табаки. От Слепого он ожидает какой-то большей… серьёзности, что ли.
— Я же не зову тебя по имени, — настаивает Курильщик. — Мне сказали: Слепой. Так и зову. Я ведь подыгрываю вам, почему нельзя подыграть мне?
Слепой пожимает плечом. Откидывается на холодное оконное стекло, расслабленно опираясь на него затылком. Разочарованно прикрывает глаза. Его ладонь находит пепельницу, пальцы — тушат сигарету и оставляют окурок рядом с чужим.
— Ну так называй, — Слепой игнорирует вторую часть вопроса, отвечая только на первый выпад.
Словно терпеливый родитель, уступающий бунтующему сыну-подростку.
========== 21. Недоразумение (Сфинкс, маленький Слепой, постканон) ==========
— Лей ещё.
Тихий голос вырывает Сфинкса из его мыслей резко и беспардонно. Он наклоняется послушно, надеясь, что грабли не переклинит, переворачивает огромное ведро с тёплой водой, задевая из-за неудобной позы чужую шею.
В кои-то веки чистую.
Сфинкс улыбается, думая, что Слепого удар бы хватил, узнай он, что его крохотную копию здесь бесчеловечно заставляют отмывать жуткие пакли, которые он с какого-то перепугу звал волосами. Да ещё и с тем условием, что горячую воду по древней летней традиции отключили.
Склонившийся над раковиной мальчик трёт глаза и брезгливо фыркает. Сфинкс чуть хмурится: попало мыло, похоже. В глаза, в нос, в рот и в уши. К воде и к мылу этот ребёнок непривычный, ничего удивительного.
— Всё, — мальчик выпрямляется, отплёвываясь.
Как промокший щенок, невольно ассоциацией проносится в голове.
— Не всё, — Сфинкс снова наклоняет ведро, щедро поливая неожидавшего от него такого предательства ребёнка остатками воды. — За ухом пену оставил.
Мальчишка послушно трёт ухо, после чего поднимает голову на Сфинкса. Терпеливо ждёт, пока взрослый, намучившись своими скрипучими протезами с пустым ведром, повернётся к нему.
— Ты мне весь пол залил, — ворчит Сфинкс.
Ерошит пушистым махровым полотенцем мокрые волосы, скручивает на голове огроменную улиточку, пряча туда тёмные пряди. Отступает на шаг назад, придирчиво осматривая это измученное произведение искусства. Картина и впрямь маслом: лицо раскрасневшееся, ещё и плечи разодранные. Сфинкс вздыхает с таким терпением, которое требуется непременно, если уж взялся воспитать с детских лет вот… это вот.
— Опять свои болячки чесал? — строго спрашивает он, подталкивая ребёнка к выходу из ванной и швыряя ему футболку. — Я сколько раз тебе говорил, что нельзя так делать?
— На них твои слова не действуют, вот они и чешутся, — с пафосом изрекает недоразумение и морщится.
— На тебя тоже не действуют? — сердито щурится Сфинкс и качает головой, глядя на попытку ребёнка просунуть увеличившуюся в два раза из-за улиточки голову в футболку.
— Они чешутся, — с капризным упрямством бурчит он и всё-таки продевает голову в воротник.
Ещё бы не чесались. Воспоминания, тем более, если их не было, всегда чешутся. Где-то на подкорке мозга. Забавно, правда, что Дом наградил этого ребёнка своими отметинами, заразив его в Наружности, даже никогда и не открывая перед ним свои двери.
Сфинкс мотает головой, чтобы прогнать навязчивую мысль, что, может быть, своим малость эгоистичным поступком он нарушил что-то за пределами досягаемости его разума. Сначала надо позаботится о потопе в ванной, а со странностями вселенной он попозже разберётся.
Он устаёт за день, опускается на диван. Прайм-тайм предлагает что-то очень-очень скучное, поэтому каналы на пульте перещелкиваются чисто на автомате.
— Что ты смотришь?
Сфинкс поворачивается к подкравшемуся к нему ребёнку. Тот поднял голову, мёртвыми глазами уставившись в пространство над головой Сфинкса. Стоит и нагло грызёт что-то, что Сфинксу, кажется, следовало выбросить из холодильника неделю назад, и с любопытством ждёт ответ.
— По телеку ничего интересного, — говорит старший устало. — Просто чтобы мозг отвлечь.
— От чего? — ребёнок залезает на диван, из-за чего заботливо свёрнутая на голове улиточка на голове падает.
Сфинкс считает до десяти, потому что этот ребёнок — не тот Слепой, с которым он рос бок о бок вместе, и ему под зад пинка не дашь, если выбесит. Поэтому с напускным спокойствием он стягивает с чужих волос полотенце и кидает на спинку дивана.
Сушиться потом повесит. Он только что убрал ванную и не собирается вставать с дивана. На сегодня подвигов хватит.
— Можно я с тобой? — не дождавшись ответ на свой вопрос, ребёнок сворачивается где-то у его коленей, задевает неприятно холодными и мокрыми волосами бок и пялится в никуда.
— С каких пор ты заинтересовался телевидением? — Сфинкс улыбается уже чуть мягче.
Ладно, может, он слишком к нему строг.
— Я не заинтересовался, — пацан пожимает плечами.
А нет, строгости в самый раз.
Сфинкс качает головой и прибавляет громкость на пульте. Перещёлкнутый канал гордо демонстрирует какую-то ужасно скучную мигающую пустышку, от которой Сфинкса скорее в сон клонит.
Хотя, наверное, это безобразие мнит себя экшном.
— Что там произошло?
Недовольный голос прорезается через тишину, и Сфинкс открывает глаза. Чёрт, всё же задремал. Он морщится, прогоняя из глаз остатки сна, косится на ребёнка, который очень сердито хмурит брови на разозливший его телевизор. Сфинкс поворачивается к экрану, где герои предательски замолчали, онемев от сюжетного вотэтоповорота.
Он поясняет происходящее и улыбается, когда, стоило киношным молчунам снова открыть рот, ребёнок торопливо толкает его в бок ладонью, мол, замолчи, глупый взрослый, без тебя разберусь.
Ну и отлично.
Пускай разбирается, он хотя бы сон досмотрит.
Под финальные титры Сфинкс не просыпается. Бодрым голосом очередной артист предлагает купить пылесос со скидкой в шестьдесят процентов, одно мигание сменяется другим.
Просыпается Сфинкс на прорезавшей мутную болтовню громкой заставке диснеевского мультсериала. Он резко дёргается от неприятного звука, косится на часы и хмурится.
Десять минут после полуночи. Конечно, когда же ещё включать мультфильмы. Дети всё-таки не покупают пылесосы с шестидесятипроцентной скидкой.
Сфинкс жмурится, чешет лицо об плечо — грабли царапаются, в первый раз в детстве он это на горьком опыте узнал, едва не сравнявшись со Слепым. Косится на так и уснувшего у него под боком ребёнка. Выпрямляется, тянется выключить телевизор. Слышит недовольное «ну-у-у» снизу и усмехается.
Если это недоразумение сейчас скажет, что очень внимательно телевизор слушает, он рассмеётся так, что все местные кошки распугаются. Но недоразумение молчит и продолжает крепко дрыхнуть, уткнув лицо в ладонь и тихо в неё сопя.
Сфинкс пытается подняться, но тут же понимает, что этим он пацана разбудит. Ему не то чтобы жалко, просто…
Да нет. Ему именно жалко.
Он отстранённо думает, не сотворила ли вселенная в лице одного очень скрытного чародея одну огромную странную глупость. Сфинкс смотрит на спрятавшееся за ладонью и волосами бледное лицо, засыпанное такими же бледными, отвратительными пятнами. Сердобольная бабулька-соседка решила, что у ребёнка ветрянка и долго охала Сфинксу на ухо, что его срочно надо вести к врачу.
Правда, по её мнению к врачу бы сводить половину дома и Сфинкса, в частности, так что он пропустил это мимо ушей. А вот пацан не пропустил, и в итоге бабулька пришла к выводу, что ребёнку нужен не только врач, но и старый добрый ремень.