Спрятаться там от всех и особенно от Сфинкса.
Табаки перегибается через матрас.
— Мак! — гаркает он.
Слепой чуть поворачивается. Прислушивается к тому, как за его спиной Македонский помогает Табаки спуститься вниз. Хмурится. Как же, оставят его в покое. Знает он Табаки, чужое молчание того только подзадоривает и нервирует сильнее, чем слова.
Табаки возвращается обратно. Слышится хлопок входной двери, голос Рыжей, голоса остальных, глухие объятия и не озвученные прощания.
— Держи, тебе нужно.
Слепой поворачивает голову и едва не ударяется носом о бутылку, которую ему в лицо суёт Табаки.
— Отвянь.
Бормочет вяло и отворачивается снова к стене. К потрескавшейся, пахнущей штукатуркой и чем-то отвратительно отсыревшим.
— Сфинкс довёл? — Табаки понимающе кивает. — Вон как ты из-за него руку расхреначил. Это дело разве? Я вот считаю, не дело совершенно. Я про вас со Сфинксом. Ну и про руку тоже, но рука заживёт, на тебе всё как на собаке заживает. Хотя почему как? Ты та ещё собака, может, поэтому с Кошаком срётесь по поводу и без?
Он делает глоток из своей бутылки и снова протягивает её Слепому.
— Выпей, а то не отстану.
Слепой поворачивается на спину так резко, что Табаки отшатывается назад. Нехотя убирает бутылку.
— Мне сейчас не до тебя, Табаки, — тихо говорит Слепой, в голосе — напускное спокойствие.
Табаки обиженно цокает языком и закатывает глаза. Как же. Чтобы кому-то в этом Доме, тем более в этой стае было не до него? Нонсенс. Так он Слепому прямым текстом и говорит:
— Не до меня ему, — Шакал недовольно пихает Слепого кулаком. — Сам-то слышишь, что несёшь?
Слепой втягивает носом воздух и складывает руки на животе. Табаки зеркалит его позу, прижимается макушкой к острому плечу. Косит глазами, пытаясь с их верхотуры выяснить, что происходит ближе к полу. Слышен голос Сфинкса, и вот только его им для полного счастья и не хватало. Запрокидывает голову, смотрит на Слепого. Тот напряжённо вслушивается.
— Эй, — Табаки резко дёргается, переворачивается и наклоняется к чужому уху. — А я никуда не ухожу.
Слепой поворачивает лицо к нему, чуть удивлённо поднимает брови.
Табаки торопливо кивает, будто Слепой может это увидеть.
— Мне тут Лорд кое о чём напомнил, — грустным шёпотом признаётся он. Запинается на пару мгновений, жуёт губу, пожимает плечами. — Так что ты и я, мы оба никуда из Дома не денемся. Но нам ведь некуда, да?
Слепой сдаётся.
— Некуда. Потому что кроме Дома ничего нет, — соглашается он.
— Конечно нет, — расплывается в светлой улыбке Табаки и тут же хмурится, посерьёзнев. — Но нам ведь больше ничего и не нужно, да?
========== 28. Аквамарин (Слепой, Кузнечик) ==========
— Я бы предпочёл пойти спать.
— Ты всегда предпочёл бы спать.
Кузнечик злится. Вернее, злился бы, не вытяни великая сила подаренного Седым амулета все негативные эмоции. В такую ночь нельзя спать! Ведь ночи, как эта — они для покорения крыш, для историй, улетающих по холодному воздуху, чтобы больше не быть рассказанными, никогда и никому. Как Слепой этого не понимает?
Хотя, он же пошёл за ним.
Кузнечик боится подходить к краю крыши, поэтому замирает на месте. Смотрит дикими глазами на ясное, не завешенное тяжёлыми тучами небо. Отсюда видно наружность, но она далеко. Она где-то там, за высоким забором и несколькими этажами ниже.
Украшенное бесконечными звёздами небо куда ближе.
Слепой зевает во всю пасть, подходит ближе и неустойчиво встаёт рядом. Трёт разодранную в недавней драке щеку. Простояв с минуту в каких-то своих размышлениях, он садится и поднимает голову.
— Сядь, а то навернешься.
Кузнечик морщится, но снисходительно кивает. Слепой просил за него, но сам он не говорил с Седым о силе, не получил великого дара от бесконечно мудрого старшего. Он не знает, что сегодня нельзя спокойно и лениво сидеть на месте, не знает, что сегодня нельзя спать. И всё же он тоже здесь, хотя ведь он никого никогда не слушает, только Лося. А значит, что-то чувствует в этой ночи и он.
— Небо синее-синее. Такое светлое, как будто днём, — завороженно говорит Кузнечик и послушно усаживается рядом, позволяя Слепому навалиться на его плечо. — Аквамарин. Знаешь такое слово?
— Не-а, — мотает головой Слепой и снова протяжно зевает, пряча лицо в ладони.
Кузнечик задирает голову вверх, едва не теряя равновесие, удерживаемый только чудом и вцепившейся в воротник чужой ладонью. Он расплывается в пьяной улыбке человека, оставившего где-то там, на нижних этажах, все свои страхи и неудачи.
— Даже небо считает, что этой ночью спать нельзя. Светлое и синее-синее. В крапинку и с луной, — шёпотом говорит Кузнечик. — А бывает ещё ультрамариновое, это когда небо тёмное, словно… — он запинается, вспоминая обещание говорить Слепому только про то, что видит здесь и сейчас, не представляя того, что могло бы быть.
Слепой вдыхает холодный ночной воздух полной грудью в своей попытке разглядеть это его синее-синее небо. Кузнечик ставит подбородок на колено, скручиваясь в какой-то неудобной позе, но даже ей не под силу оказывается его приземлить.
— Всё теперь будет так, как должно быть, — с уверенностью заявляет он.
— Нас ведь всё равно не перестанут гонять, — с философским спокойствием пожившего эту вашу жизнь человека отвечает Слепой.
— Не перестанут. Но теперь… — он делает глубокий вдох, задыхаясь словами, спутанными в его голове. — Теперь…
— Теперь, — тут же соглашается Слепой, и Кузнечик радостно улыбается.
Он приучился уже понимать Слепого без слов, потому что иначе Слепого вообще нельзя понимать. Слепой, оказывается, тоже так умеет. Умеет понимать его, Кузнечика, даже когда он сам себя не понимает.
Кузнечик опускает голову, ждёт, когда та перестанет кружиться. Смотрит перед собой на расплывающиеся в аквамарине отблески позднего летнего заката.
— И всё-таки я не понимаю, почему Спортсмен гоняет новичков, — бормочет он безнадёжно.
— Потому что может, — пожимает плечами Слепой и поворачивает голову, удобнее укладываясь на чужом плече.
— Это не причина.
— Для некоторых — очень даже.
Кузнечик молчит. Рёбра распирает изнутри чувством безграничной свободы и надежды. Голос нового наставника все ещё звенит в ушах, перебиваемый плеском аквариумных рыбок и едва слышным шуршанием падающего с сигареты пепла.
Слепой вдруг вздыхает.
— Мне было пять, когда Лось меня привёз, а Спортсмена привели всего через год.
Кузнечик замирает и напрягается так, что Слепой недовольно пихает его под бок. На что он вообще ожидал, что Кузнечик отреагирует спокойно на его откровения? В такую ночь? Слепой ведь никогда ничего не рассказывает! Кузнечику становится почти стыдно за свою несдержанность. Потому что сейчас ведь Слепой передумает с ним делиться.
Но Слепой всё равно продолжает, хоть и качает недовольно головой.
— Он ещё тогда был Белобрысым, Спортсменом-то он незадолго до тебя стал. Он злится, потому что у него, в отличие от нас с тобой, всё целое. Руки есть, глаза видят. Он здесь как бы лишний, ну по крайней мере ему так кажется. Я думал, ты всё это сам понял, — Слепому приходится снова толкнуть Кузнечика, который явно забыл дышать оттого, что слышит. Оттого, о чём Слепой с таким привычным спокойствием говорит.
— А ты ему чем не угодил? — сипло спрашивает Кузнечик.
Слепой криво и очень жутко ухмыляется. Он никогда не улыбается, и теперь, когда он это сделал, Кузнечику очень хочется, чтобы он больше никогда этого не повторял.