— Эту, чтобы было не так одиноко, — швыряя в Слепого ещё одну подушку, объявляет Шакал. — Эту, чтобы обнимать вместо Сфинкса. А эту в защиту от злых духов.
Слепой только обречённо вздыхает и складывает все подушки рядышком. Табаки комкает одеяло Лорда и щедро перекидывает его через прутья, спотыкаясь по дороге.
— Вот, это всё, — пыхтит он и довольно улыбается от уха до уха. — Теперь не простудишься и не соскучишься.
Слепой всем своим видом показывает, что ни простужаться, ни скучать он особо не собирается. Сфинкс скептически усмехается, думая, до скольких ему можно досчитать, до пяти или десяти, прежде чем Лорд в праведном возмущении обматерит всех присутствующих и отберёт свои вещи обратно.
Длится это безобразие до первых холодов.
Слепой забирается к ним ночью. Холодно до ужаса, по полу первый мороз стелется, ползёт, подбирается к ребрам и щекочет лицо.
Он подталкивает пристроившегося на краю Сфинкса, пытается уместиться рядом. Сфинкс ворчит что-то про то, что он уже говорил и двигается, неуклюже толкая Табаки. Разбуженный цепной реакцией Шакал тут же садится. Сонно крутит по сторонам головой и, обнаруживая в темноте прибившегося к ним Слепого, радостно ахает.
Его возгласы будят спящего рядом Лорда и пригревшегося где-то в чужих ногах Курильщика.
— Какого хрена ты вопишь? — шипит Лорд.
Он отворачивается от всех, укрывается одеялом по самый подбородок и прячет лицо в подушке. На этом его взаимодействие с состайниками заканчивается.
— Как будто нет повода! — Табаки наклоняется к самому его уху для верности и поворачивается к остальным. — У нас же здесь буквально картина маслом. Возвращение блудного Бледного!
Слепой обречённо вздыхает. Он знал, на что идёт, прежде чем вернуться обратно на отданное в свое время место Курильщику. Перспектива быть залеченным позже настойками Шакала, если честно, показалась ему менее привлекательной, чем поднять на ноги всю стаю.
Кроме тех, кому повезло спать не в общем гнезде.
— Слепой, давай сюда, — тянется к состайнику Табаки, опираясь ладонью на плечо Сфинкса. — Я тебя укутаю, не хватало нам ещё простудить вожака. Вот только я о вас всех и забочусь, что бы вы без меня делали?
Лорд тихо бурчит в подушку, расписывая во всех подробностях, что бы они делали без Шакала, но тот только отмахивается от бесперспективных ворчаний.
Табаки радостно визжит, потому что не ждал, что его послушают, но Слепой вдруг послушно перебирается к нему под бок. Курильщик под общий шум честно пытается делать вид, что его здесь нет и не было никогда, но вздрагивает, когда Слепой случайно пихает его ногой, устраиваясь в гнезде Табаки.
— Если ты мёрзнешь, почему сразу не ложишься на кровати? — вместе с Курильщиком просыпаются и его вопросы. — Обязательно всех тормошить посреди ночи?
И тут же кусает язык, потому что новенький он не только в комнате, но и в Доме. Вопросы, конечно, это святое, но авторитет вожака, наверное, стоит уважать. Кто знает, что за это могут сделать?
Убить, конечно, не убьют, но мало ли.
Табаки с умильной улыбкой подтыкает добравшемуся до него Слепому одеяло по самый подбородок и одновременно от него защищается, потому что Слепой возмущённо отмахивается. Сфинкс прячет смех в подушку и смотрит на повернувшегося к ним Лорда, решившего в своей злости всё же не пропускать такой цирк.
— В тесноте да не в обиде, — напевает Табаки и оставляет, наконец, Слепого в покое. Поворачивается к Курильщику и важно поднимает палец. — А ты считать не умеешь. Я думал, Фазаны все гении математики.
Сам Слепой тем временем, с чувством выполненного долга разбудить всю комнату, с довольным видом зарывается носом в подушку, чтобы уснуть, наконец, пригревшись под тёплым одеялом.
— Курильщик, спать всем мешаешь только ты своими вопросами, — замечает Сфинкс, принимая эстафету от Табаки. — А Слепой вон вообще молчит.
— Конечно, — бурчит Курильщик, укладываясь обратно. — Распихал всех, и теперь молчит.
Сфинкс, который только что ругался на Слепого со своими «я же говорил», недовольно пихает Курильщика под ребра. В отличие от Слепого, нарочно.
Лорд тихо ржёт, довольный таким представлением.
— Я случайно толкнул. Извини, — примирительно говорит Слепой, своим равнодушным тоном раздражая Курильщика только больше.
Но запасных рёбер у него нет, поэтому он молча проглатывает чужие извинения под строгим взглядом Сфинкса.
— Если ты не можешь уснуть, — тут же активизируется Шакал, — я знаю отличную колыбельную про мишку, лису и зайку!
Курильщик подозревает, что колыбельная может оказаться не такой невинной, как звучит в описании, ибо научен горьким опытом, что описания всегда врут. Поэтому он очень пытается снова сделать вид, что его не существует, пряча голову, как страус, в ворох одеял.
Табаки это, правда, не останавливает, и он уже воет во всю глотку о кровожадных зверушках.
— А потом придёт медведь и утащит ножки треть, — загробным голосом выводит он, видимо, искренне веря в то, что именно такие колыбельные надо петь непослушным деткам.
Судя по доносящимся с отдельных кроватей храпу и сопению, к колыбельным Шакала в их стае давно привыкли. Курильщик затыкает уши пальцами, пытаясь создать хоть крохотный островок тишины, потому что Табаки в его кровавых подробностях уже не остановить.
Лорд, как ни странно, даже не просит его заткнуться.
— Где ты нахватался этих пошлостей? — возмущается вместо него Сфинкс, и Табаки гордо расплывается в улыбке.
— Я так рад, что ты спросил, — говорит он, и Курильщик только отстраненно думает, почему всем в этой стае можно задавать вопросы, а ему нет.
— А можно ты лучше просто допоешь и ляжешь обратно? — неуверенно просит Курильщик.
— Как я могу отказать состайнику, — искренне негодует Табаки. — Когда он так тянется к знаниям?
— Вы спать сегодня собираетесь? — вяло бурчит Слепой, не отрывая голову от подушки.
Курильщик от такой наглости задыхается сразу всеми своими вопросами, озвученными и неозвученными. Табаки послушно замолкает и тихо хихикает.
В наступившей долгожданной тишине Сфинкс недовольным голосом заявляет Слепому, что, в принципе, ничего другого и не ожидал.
========== 35. Зелёные (Слепой, Сфинкс, изнанка) ==========
Комментарий к 35. Зелёные (Слепой, Сфинкс, изнанка)
“Чуть погодя он встаёт и выключает свет. Мы оказываемся в кромешной темноте. Но ненадолго. Крупные звёзды проступают на чёрном бархате ночи. Если приглядеться, они разноцветные. Я отодвигаюсь от стола и закидываю ноги на перила. Слепой облокачивается о них. Мы сидим молча и смотрим на звёзды.”
Звёзды здесь совершенно другие.
Сфинкс пытается найти хоть что-то знакомое. Хоть одно из созвездий, известных ему со времен, когда Табаки ушёл с головой в астрологию, астрономию и набивание шишек в коридоре возле спальни: все развлечения, через которые видно звёзды.
Небо переливается, дразнит своими ненастоящими, словно призрачными огоньками и стремительно темнеет, сгорая на горизонте. Сфинкс молчит слишком долго, переваривая, осмысливая то, что сказано, и то, что услышано. Слепой смотрит на небо и, кажется никуда не собирается пропадать. Послушно сидит рядом, прислонившись затылком к чужому колену. Тоже молчит и тоже смотрит на звезды.
Только для него каждая из подмигивающих озорниц в небе — знакомая.
Обдумывая собственные слова, Сфинкс крутит их на языке, снова и снова пробует на вкус. Он сказал то, что думает. Он же не виноват, что для Слепого реальность — здесь? Только вот завести разговор снова — боязно. Слепой прижимает обмотанную полотенцем руку к груди, как раненное животное, и Сфинксу до ужаса хочется спросить, совсем ли всё плохо, но он не спрашивает. Боится сказать хоть что-то, боится, что слово потянет за собой слово, и в этих новых словах Слепому всё же удастся его уговорить. Удастся сыграть на паранойе старого друга, слабые места которого он знает слишком хорошо. Слепой всегда умел заставить его слушать, но больше всего в этом раздражало то, что он не прикладывал для этого никаких усилий.