«Брось, Македонский, я же не желаю тебе зла».
Его взгляд пристальный, чувствую, словно он проникает под кожу и скребется, добираясь до самой души. Я убираю руки от глаз, невольно поднимаю подбородок. Он зачаровал меня, приклеил сердцем к себе своими разговорами, своим голосом, и будет жестоко отвечать ему обратным.
— Ну так боишься?
— Да! — выпаливаю. Голос хрипит, но он всегда подводит, когда волнуюсь.
Не то чтобы это правда. Не боюсь я Слепого, по крайней мере, не в том смысле, в каком это видит Сфинкс. Но я и не вру. Слепой меня пугает. Пугает тем, что всегда молчит, а я знаю, что порой может таиться за молчанием. Пугает тем, что пропадает ночами, и я слышу, вижу его во всех коридорах сразу, будто он и не человек вовсе, а растворившийся по Дому ночной сквозняк.
Я вижу, как он возвращается по ночам, когда пытаюсь помочь кому-нибудь с кошмарами. Сфинкс запретил чудеса, но я оправдываю свои опрометчивые поступки для себя, чтобы было спокойнее. Говорю себе, что это только помощь. Такая малость, которую я могу дать им в благодарность.
А Слепой видит чужие сны. Как — я не очень хорошо представляю, не думал, что от рождения незрячим вообще что-то снится. В ту ночь, в первую ночь, когда я застал его, а он — меня, он подошёл ближе. Опустился на колени на пол рядом с кроватью, у которой я тихо шептался с чужим кошмаром. Не знаю, как Слепой понял, где я. Я не спросил: было ясно, что он всё равно не ответит. Даже если захочет.
Он опустился рядом со мной. Задумчиво поковырял ногтем и так уже раскорябанную до крови губу и вдруг просто пожал плечами:
— Знаешь такое чувство, когда кому-то должен? — сказал он. — Я его не люблю. Не привыкай к нему.
Я поднял голову, глядя на спящего над нами Табаки с его кошмарами, и кивнул. Слепой всегда изъясняется так странно, полутонами. Но, кажется, я действительно тогда понял, о чём он говорит. Я запоздало сообразил, что ошибся, кивнув, и пробормотал неловкое «да».
— Пойдём спать, — он поднялся и подтолкнул меня в спину, видимо, чтобы я встал вслед за ним. — Предоставь чудеса ангелам, Македонский. И спускайся на землю.
Я не боюсь Слепого.
Но Сфинкс ждал от меня именно такой ответ, да и то, что я испытываю на самом деле, вряд ли можно облечь в более простые слова.
— Он меня пугает, — я всё же пытаюсь объяснить.
Выходит до отвратительно глупо и неправдиво. В одно слово нельзя уместить то, что вертится на языке и тонет в тысяче слов. Сфинкс выпрямляется и отстраняется от меня. Чуть наклоняет голову вбок, смотрит с кривой усмешкой на губах. Мои вот дрожат. Сфинкс недоволен, хотя я и сказал то, что он хотел услышать. С чего бы мне бояться Слепого, разве он не так же добр ко мне, как другие?
— Напрасно, — мягко говорит Сфинкс. — Я так и подумал. Ты его сторонишься. Осторожничаешь.
Я не отвожу взгляд. Держу голову прямо, подбородок чуть выше, глядя в глаза.
— Тебе не следует бояться Слепого, — замечает он. — Он не самый эмпатичный человек, но никогда не причинит вреда кому-либо из стаи.
Уголок моих губ дёргается. Непроизвольно. Я не могу похвастать наблюдательностью Шерлока Холмса, но только сложно не уловить в этих вибрациях нотку вранья. Сфинкс с одобрением кивает.
— Табаки угадал насчёт тебя, — соглашается он. — Ладно, я приврал. Кому-либо, за исключением Чёрного. Но, согласись, он сам напрашивается?
Я киваю, потому что Сфинксу достаточно быть Сфинксом, чтобы с ним согласиться.
И с лёгкой душой смеюсь.
========== 38. Книжки и карамельки (Табаки, Слепой, Сфинкс, Македонский) ==========
Спустя четыре часа непрерывного чтения со всеми ремарками от Табаки у Сфинкса начало дёргаться нижнее веко.
В Четвёртой в принципе принято зачитывать всё вслух, будь то добытая с боем в библиотеке книжка или новые стихи со стен в коридоре, но простую просьбу Слепого почитать с ним вместе Табаки принял как что-то, ради чего он, видимо, родился.
У него, вообще-то запас реакций на все случаи жизни имеется, и вопилки с пыхтелками, и заготовленная трагикомедия на случай, если бы Лорд всё же придушил Сфинкса, а ещё «фу на это ваше солнце» в особенно ясные всем, кроме Курильщика, дни. Молча Табаки никогда ни на что не реагирует, и когда он просто открывает рот и восторженно таращится на упавшего на кровать рядом Слепого, остальные решают, что он онемел.
Ну или просто визжит на такой частоте, что слышно только дельфинам.
Слепой невозмутимо пожимает плечами, по оттенку тишины угадывая, какую из своего набора реакций демонстрирует Табаки.
— Я все свои уже перечитал, сам знаешь, — говорит он и устраивается рядом.
Шакал кивает. Знает, конечно. Слепой в Доме единственный незрячий, и доставать на него новые книжки дирекции бюджет не особо позволяет, уж точно не в ущерб вечному ремонту в классе биологии, а всё, что в библиотеке имелось, читано-перечитано давно уже.
Македонский подсаживается к ним. Забирается с ногами в общую кровать и тихонько подвигается ближе. Смущенно утыкается подбородком в колени. Но что-то ему подсказывает, что если протереть чашку тряпкой до дырки, все догадаются, что он тоже решил послушать Табаки, а не убирается.
— Ты же только начал? — спрашивает он.
Табаки приходит в себя, но не настолько в себя, чтобы перевернуть с фасада на крышу Дом. Тут же кивает и поглаживает корешок взятой из библиотеки книги.
— Только-только, — отзывается он, откидывается на подушку и стучит по ней ладонью. — Ложитесь-рассаживайтесь рядышком. Я чтец профессиональный, в отличие от Сфинкса.
— А я читаю только то, что в книге написано, — замечает Сфинкс.
— Я то же самое сказал, — отбивает Табаки и с довольным видом крутит книгу в руках. — Сыграем?
— Ты же хотел читать.
— Сначала игра! — возражает Табаки.
Сфинкс обречённо вздыхает, чем только больше раззадоривает Табаки.
— Правила невероятно просты, — продолжает тот. — Я показываю тебе книгу, а ты пробуешь угадать, сколько в ней страниц. Ну?
Сфинкс только закатывает глаза на его чудачества, а Македонский неуверенно грызёт ноготь, с азартом старого шарадника щурясь на книжку.
— Условия немного неравные, — справедливости ради замечает он. — Слепой же не может определить на глаз.
Если победа, то честная. Договорившись с совестью, Македонский почти успевает выпалить свою догадку.
— Семьсот четыре, — опережает его Слепой и с безразличным видом человека, который и не пытался победить, сворачивается клубком под боком Табаки.
Табаки растягивает губы в довольной улыбке и взмахивает руками, чествуя победителя. Сфинкс готов поклясться, что Македонский почти зарычал от ещё более честного поражения.
— Читай давай, — торопливо просит Сфинкс, выбирая меньшее из всех возможных зол. — Только вот я сомневаюсь, что тебя хватит на семьсот страниц.
— Семьсот четыре, — поправляет его Слепой.
Сфинкс отстраненно думает, что теперь ему придётся весь вечер следить за тем, чтобы Мак не накинулся на их горе-вожака.
По взгляду Табаки становится ясно, что ему только что бросили вызов.
— Глава первая, — тоном вдохновленного конферансье объявляет он.
Сфинкс обречённо вздыхает. Если повезёт, запала Табаки хватит всего лишь на две недели, а если повезёт ещё больше — книжка закончится раньше.
Когда спустя страниц сто и закатившееся за окошком солнышко Табаки с довольным видом сообщает, что дочитал предисловие, Сфинкс понимает, что все его надежды тщетны.
Он слушает краем уха, делая вид, что ему самому — ни капли не интересно. Слепой, на радость чтеца, изображать из себя что либо не умеет и не пытается, Македонский же вовсе весь обратился в слух, только по лицу видны попытки понять, кто из бесконечного количества персонажей кому приходится близким или дальним родственником.