— Ты здесь?
Он останавливается на пороге, прислушивается к весело прыгающему на плите чайнику. Сфинкс проверяет ещё раз, закрыто ли окно. Возвращается обратно за стол, со скрипом пододвигая стул.
— Не выспался?
Ребёнок кивает на голос взрослого, но не на его вопрос. Вытягивает вперёд ладонь, чтобы не удариться об стол, подходит в плотную. Утыкается лицом куда-то в майку, поднырнув под протез.
Сфинкс терпеливо ждёт, что невежливое создание хотя бы пожелает ему доброго утра или поздоровается.
Быть другом Слепого, пускай и стоит того, тяжело, но быть ему родителем?
Увольте.
— Ты бы хоть глаза открыл, — ворчит Сфинкс, подталкивая ногой пригревшегося под его боком ребёнка.
— Зачем, — бубнит куда-то в сфинксову майку.
Действительно. В железобетонности не-вопросов утверждений Слепому никогда уступить нельзя было.
Сфинкс поднимает голову на часы, отсчитывая минуты до их опоздания. В Наружности ему стоило большого труда снова научиться сверять время.
Он бежал из стен дома, и дом обрушился следом за его реальностью.
Ребёнок вдруг пошатывается и цепляется за него, чтобы не упасть. Видимо, всё же умудрился задремать стоя. Сфинкс вздыхает. Фазан он, что ли, по графику пить чай и по расписанию выезжать по наружним делам из своего дома?
— Ладно, иди спи, — сдаётся он, сжалившись, прикрывая эту ненужную для воспитания жалость за более полезным ворчанием. — Я позвоню и отменю на сегодня.
Мальчик недовольно морщится. Многословность его явно не исправить никакими кругами, к счастью, Сфинкс научился понимать в молчании Слепого больше, чем в громких словах остальных.
— Идём, я тоже никуда не поеду.
Сфинкс наклоняется ближе, прижимает к себе жёстким протезом, когда мальчишка послушно обвивая руками шею. По пути выключает чайник — пить чай и ехать по срочным наружним делам всё равно никто не станет.
Он осторожно укладывает на подушку уснувшего снова по дороге до комнаты ребёнка, садится рядом. Сверлит осуждающим взглядом, мысленно ругая не это недоразумение дошкольное, а того, другого.
Мальчик во сне вертится, цепляется пальцами за чужую футболку.
— Да не ухожу я никуда, — раздражённо подталкивает его Сфинкс.
Он с недовольством подмечает, как после обещания, принятого на веру, цепкие пальцы ослабевают. Ребёнок сворачивается клубком под крылом своего собственного мира и засыпает спокойно. Сфинкс пробует — только ничего не выходит — пробует не вспоминать слова Рыжего и невесомое предупреждение маленького белого перышка.
Слепой всегда был преданным, но доверчивым?
Таким Слепой никогда не был.
Сфинкс убеждает себя в этом сам, объясняя себе верность принятого им решения.
Ведь таким — Слепой мог бы быть.
========== 46. Остался (Лось, Слепой, Волк, Кузнечик) ==========
— А теперь он забежал за второй автобус, — комментирует Волк, навалившись животом на подоконник.
Он жадно высматривает каждое действие Кузнечика, пытающегося провести воспитателей. Словно футбольный болельщик, переживает за друга, чтобы того не поймали, да ещё и комментирует каждое действие, давая свою оценку.
— Такой молодец, — он фыркает и гордо косится на Слепого, будто сам лично обучал Кузнечика.
Лось недовольно цокает языком и сдерживает смех. Вот дикие дети, ещё и радуются, что обманывают воспитателей! Он бы и хотел, может, их пожурить, чтобы неповадно было, да только вот автобусы уже выезжают один за другим, а Кузнечик как прятался за деревом рядом с мусоркой, так и прятался.
Спрятался и выжидает момента, чтобы к ним вернуться.
— Теперь точно не уедет, — Волк выпрямляется. — Спорим, Спортсмен уже заметил его отсутствие вперёд воспитателей.
— Думаешь, Спортсмен следит за ним внимательнее воспитателей? — Лосю очень, очень жаль, что Ральф не слышит это замечание.
— Просто Спортсмена отсутствие Кузнечика волнует больше, — поднимает голову Слепой.
Он пристроился рядом, прижавшись к плечу Лося. Сидит, забравшись с ногами на широкий подоконник, слушает комментарии Волка и грызёт что-то явно несъедобное.
Волк тяжело вздыхает, сочувствуя тяжкой доле Кузнечика.
— Белобрысый небось радуется, что он не смог уехать, — ворчит Волк. — Так и не отделается наш Кузнечик от звания хвоста Слепого.
Лось удивлённо моргает.
— Чьего хвоста? — переспрашивает он.
— Моего, — невозмутимо отзывается Слепой, догрызая своё негрызаемое нечто.
Он поворачивается к окну, словно может разглядеть передвижения Кузнечика. Волк с подозрением щурит глаза.
— Он ещё прячется, — с ноткой ревности в голосе добавляет он.
— Сейчас вылезет и к нам побежит, — отвечает Слепой.
Волк провожает взглядом последний автобус и довольно хмыкает. Никто не заметил, ворота снова закрыли, а Кузнечик, выбравшись из своего укрытия, радостно подпрыгнул и на пружинках помчался к дому, задержавшись из-за чего-то непонятного перед входом.
— Знал бы, что он в последний момент передумает, то даже бы собираться не стал, — замечает Волк и показывает в окно на предмет обсуждения. — Зачем бы мне куда-то ехать, если он остаётся?
Лось усмехается. Наклоняется и ласково треплет обоих по голове, из-за чего Волк довольно щурится, а Слепой замирает, переставая дышать.
— Я думаю, он потому и остался, что вы двое здесь, — говорит он.
========== 47. Понимаю (Македонский) ==========
Смотрели они на меня как-то по-другому.
Я молчал. Мне вообще в тот день не хотелось говорить с ними, только слушать, слушать и понимать, кто они, что от меня потребуют и чего будут ждать. Неугомонный и нескладный пронёсся мимо, не переставая тараторить. Я поднял голову, чтобы поймать его озорной взгляд, но наткнулся на проницающий в душу зелёный огонёк.
Огонёк улыбнулся мне в ответ.
Так я попал в четвёртую в первый раз.
Я не знал, о чем говорить с ними, и просто смотрел на свои руки, сидя на кровати. Они жили — вокруг меня, о чем-то спорили, за что-то ругались. Иногда я им помогал: даже чувствовал себя полезным, и это было по-новому приятно. Думаю, им тоже, потому что они стали чаще окликать меня по новому имени и просить что-то сделать.
Я стал понимать, чего от меня ждут.
Он наклоняется ко мне. Смотрит, не мигая. Совсем по-другому. Не так, как смотрели раньше. Он смотрит внимательно и без страха. Без недоверия, подозрения, которое обычно принято выказывать новым людям, без подобострастия, к которому привыкли те, другие. Я смотрю на него в ответ.
— Сегодня ночь сказок, — говорит он. — Ты появился у нас как раз вовремя.
Я прячусь за подушкой, обнимая её. Рядом — чужая лохматая голова, вся в перышках и мелких бусинках. По другое плечо — кто-то, булькающий тягучим сиропом. Я неуверенно кошусь на того, кто меня позвал. Он чуть кивает, прикрывая глаза.
— Можешь пить только кофе.
Голова с бусинками резко поворачивается в мою сторону.
— Как это только кофе?! — вскрикивает он, за что на него в темноте шипит сразу несколько голосов. — Сфинкс, что за отношение к традициям?
— Пускай пьёт что хочет, — вступается за меня и другой голос.
Невольно улыбаюсь. Чужая мелкая лапка стучит по моему плечу покровительственно. Уступает нам в нашем самовольничестве. Для меня делается исключение в их старой традиции, и оставшуюся ночь я жадно ловлю каждое слово.
Я понимаю, кто они.
Он подсаживается ко мне и подталкивает старые кассеты. Разглядываю название, щурюсь, догадываясь, для чего он принес их. Он кивает на каждый, рассказывает, что любит он и велит мне найти то, что полюблю я.
Включаю каждую по очереди. Трое — усаживаются рядом, слушают вместе со мной или лишь проверяют мою реакцию.
— Ты должен выбрать, — говорит мне он, и я вытягивает третью из очереди.
— Вот её.
Он довольно улыбается, одобряет мой выбор. Совпал с его? Наверное. Мне кажется, этому он был бы рад. Мне хотелось бы его порадовать.